Чигиринский Олег - Госпожа удача

— Все-таки не хотелось бы никакого насилия, — тихо вставил Молодой. — Как-нибудь помягче, что ли. Какой-нибудь консенсус найти…

— Любишь ты… (имя Молодого), всякие мудреные слова. — Шутливое неодобрение сквозило в словах Окающего, но звучало оно где-то на грани, на которой, при желании, могло сойти за настоящее.

На том и строились отношения, пронизанные страхом и ненавистью: на игре оттенков, на тончайших непонятностях и двусмысленностях, где каждый шаг можно было истолковать так — а можно и этак, и все старались употреблять слова, смысл которых был не менее, чем трехзначным — чтобы в случае чего, отпереться: нет, я этого не говорил, а если и говорил, то совсем другое имел в виду, а если и это имел в виду, то хотел уж точно третьего, а четвертое сделал, а пятого ждал, а шестое…

— Народной любви хочет… — буркнул Пренеприятнейший, — девка красная…

Краем сознания Видное лицо отметило эту реплику Молодому, но ход его размышления не прерывался.

Если верить Востокову, Чуфут-Кале начал сопротивляться еще днем. Да, очень кстати какой-то болван сбил Чернока, очень кстати. Теперь — добиться от Востокова «Красного пароля», наверняка ребята из Чуфут-Кале постараются сами передать «Красный пароль», но — чем черт не шутит, вдруг у них не получится?

Без сомнения, Маршал рассчитывает на то, что Чуфут-Кале будет раздавлен в ближайший час. Спит и видит, как туда подвозят тонны взрывчатки и ровняют скалы с землей — вместе с вырубленной в них военной базой и ребятами, ее защищающими. Неожиданно Видное лицо прониклось к этим белогвардейцам теплой симпатией. Держитесь, ребята, держитесь! Вам бы только до утра досидеть, а там уж — поднимется весь Крым… И идиот Маршал, а вместе с ним и его шеф, Пренеприятнейший, на утреннем заседании полетят из Политбюро вверх тормашками. А на их место сядет он — Миротворец, Воссоединитель, умница, красавец, страж правды и порядка — только бы все получилось как надо! Но вся прелесть ситуации заключается в том, что даже если не все получится как надо, то он, Видное лицо, ничем не рискует. Востокова и Сергеева — в расход, от мертвых никто ничего не узнает — и голова цела.

Маршал опять что-то говорил: об авианосцах «Минск» и «Киев», взявших под контроль Феодосийскую и Севастопольскую бухты, о двух мотострелковых дивизиях, высаженных в Севастополе, Керчи и Феодосии, о «голубых беретах», контролирующих аэродромы… Честно говоря, Маршала бы уже сейчас здорово тряхнули, если бы Видное лицо оторвало от стула задницу и сказало, все, что ему стало известно по секретным каналам — от полковника Сергеева и других агентов в Крыму. Но ему не нужно было, чтобы Маршала тряхнули, а Пренеприятнейший, в свое время утопивший кузенковскую идею мирной, постепенной ассимиляции, остался цел.

Ах, Марлуша, знал бы ты, в чью дудочку играешь… Он вспомнил доклад Сергеева: что Марлен нес в свой последний вечер в гостинице Третьего Казенного Участка, какую-то бредятину об Основополагающей… Он потом прослушал записи, а сейчас вдруг неожиданно подумал, что Марлен был, в сущности, прав — наверное, допился до настоящих откровений. Основополагающая крутит нас всех, вопреки разуму и воле — вот ведь, и полтора месяца назад в этом кабинете было принято самое кретиническое из решений, возможных в данной ситуации: оккупировать Крым. Причем вдвойне кретинизмом было маскировать эту оккупацию под военно-спортивную игру. Еще бы бантики десантникам налепили и танцевать приказали! И сам он, Видное лицо, голосовал за этот идиотизм — а попробовал бы он проголосовать против или еще того хуже: встать и сказать: что за бред вы несете, товарищи?! И сколько еще народу в этом кабинете было против? Молодой — тот наверняка. Этот всегда в душе против всяких оккупации. Но голосует исключительно «за» — консенсус-то ему нужен в первую голову с нами! Окающий — скорее всего, тоже против: привык харчиться из крымских супермаркетов, ездить под предлогом переговоров в Ялту. Замкнутый — по большому счету, тоже против — присоединение Крыма играет на руку только Пренеприятнейшему, а зачем Замкнутому такой конкурент, если Замкнутый — без пяти минут Генеральный, и только дожидается какого-нибудь сердечного приступа. Один Пренеприятнейший — «за»: еще бы, шило в жопе, не терпится потеснить Замкнутого на его посту. Но ситуация такова, что высказаться против оккупации Крыма — значит быть против генеральной линии. И выходит, что Пренеприятнейший один, вооружившись Генеральной — «за», а за ним разная мелкая сошка вроде Седого, Тихого, Незаметного, Тугодума…

И вот — они уже большинство голосов, а тебе ничего не остается, как и свой голос прибавлять к этому венику, и получается — единогласно. Все как один — а на самом-то деле, и впрямь один!

Через полчаса он с величайшим облегчением покинул кабинет и расположился в утробе черного «членовоза».

— На дачу, — коротко приказал он водителю.

Тот, небольшим кивком обозначив понимание, тронул «членовоз» с места.

— Из аэропорта не звонили? — спросил он.

— Никак нет.

Значит, позвонят с минуты на минуту.

Они уже выехали из города, когда запищал аппаратец. Видное лицо сняло трубку.

— Да… — сказало оно.

— Объект прибыл в «Шереметьево-2», — сообщила трубка.

— Доставьте в «Матросскую Тишину», — распорядилось Видное лицо.

— Он… я прошу прощения, только он, похоже, немного «того»…

— Того, сего, — раздраженно бросило Лицо. — В «Тишину», а там посмотрим…

Бросив трубку, Видное лицо задумалось. Слишком гладко все выходило. Слишком просто. А опыт учил его в таких случаях начинать сомневаться. Как говорят, идеологические враги и потенциальные противники, «бесплатный сыр бывает только в мышеловке». Это они, гады, правильно говорят.

И по всему выходило, что Востоков предлагает именно бесплатный сыр. Вот так просто, ни за хрен ни про хрен отдаст «Красный пароль»… Ежели у него душа взболела за родной Крым, что ж он Лучникова-то не пристрелил, как только у того башка начала в сторону «Общей Судьбы» работать? Нет, дождался оккупации. Чего ему ловить в этой войне?

Так и не ответив на этот, в который раз задаваемый, вопрос, Видное лицо откинулось на подушки…

— Слышь, Николай, — окликнул он водителя, — а поставь-ка мне музычку!

— Какую, (имя-отчество Видного)?

— А вот эту, «мани-мани-мани»…

— «Аббу» — уточнил Николай.

— «Аббу», «Аббу», — согласился властелин.

Шофер ткнул кассету в магнитолу, и Видное лицо отдалось голосам суперзвезд-миллионерш, поющих о тяжелой жизни женщины в мире капитала…

Они подъехали к «Даче» — трехэтажному сооружению за забором в славненьком сосновом лесу. Повинуясь кодированному радиосигналу, поднялись ворота, «членовоз» въехал в гараж. Видное лицо выбралось из машины, с хрустом потянулось и шагнуло в лифт. Облицованная карельской березой лестница Иакова вознесла его на третий этаж, в кожаные покои с рабочим столом времен Елизаветы (из головы вон, которой именно — Первой или Второй).