Марина и Сергей Дяченко - Скитальцы

Луаян принял золотую пластинку в ладонь. Медальон казался тёплым, как живое существо.

— Что я должен делать? — услышал он собственный голос.

Легиар чуть усмехнулся:

— Ничего. Спрячь… Храни. Он выберет хозяина сам, не помогай ему… И поглядывай на него иногда — нет ли… ржавчины. Да, я знаю, он золотой… Ржавчина на нём означает опасность для живущих — так утверждал ещё Первый Прорицатель, и, видит небо, старик был прав… — уголок длинного Легиарового рта страдальчески изогнулся.

И, уже уходя, он обернулся с порога:

— Я, видишь ли, стар… Многие нынче стары, а те, что должны были прийти на смену… Не пришли. Ты счастлив в своём университете… А где-то по земле бродит ещё одна несостоявшаяся надежда — бывший Привратник, я даже и не знаю, кто он теперь. Береги медальон… И прощай.

Он ушёл, Луаян никогда больше не видел его — но с той памятной встречи началась работа его жизни: история деяний великих магов.

…Медальон всё так же удобно лежал на ладони. Декан поднёс его к глазам, всматриваясь изо всех сил — ржавчины не было. Ни точки, ни пятнышка — однако предчувствие беды наливалось и зрело, как яблоко, как нарыв.

Прошло полторы недели после объявления об Окончании времён; Башня Лаш по нескольку раз на день исторгала свой звук, от которого кровь стыла в обывательских жилах; из зарешечённых окон нехотя поднимался в небо тяжёлый дым, и ни один плащеносец не показывался на улицах города. Горожане мучились тревогой.

Потребление спиртного выросло в городе раз в десять — о том, что хмель изгоняет раздумья и притупляет страх, было, оказывается, известно не только Эгерту Соллю. Жёны ожидали мужей в тоске и тревоге — те возвращались домой на четвереньках либо ползком, и первыми их заплетающимися словами были уверения, что окончание времён на самом деле отменяется. Мастеровые и торговые кварталы понемногу спивались; в аристократической части города пока что соблюдались приличия — однако и здесь можно было встретить подвыпившего лакея или валящегося с козел кучера. Высокие окна богатых домов были плотно занавешены — кто знает, что творилось под покровом плотных, не пропускающих воздух штор; многие обыватели, имеющие родственников в сёлах и предместьях, сочли за лучшее нанести им длительный визит — днём из городских ворот одна за другой выкатывали телеги, гружённые домашним скарбом.

Кабаки процветали — владельцы пивных и трактиров сбывали с рук как первоклассный, так и давно застоявшийся в бочках товар. Но, если в большинстве подобных заведений пили нервно, из одного только желания залить страх, то в студенческой таверне «Одноглазая муха» царило самое искреннее и непринуждённое веселье.

Лис имел колоссальный успех — по десять раз за вечер он поочерёдно изображал то плащеносцев, то магистра, то карлика с трубой — жуткий тянущий звук, издаваемый этим инструментом, оборачивался в Лисовом исполнении до колик смешной непристойностью. Студенты рукоплескали, развалившись на скамейках; один только Эгерт не принимал участия во всеобщем веселье.

Забившись, по обыкновению, в угол и с трудом уместив под лавкой длинные ноги, Солль ковырял столешницу кончиком тупого ножа. Губы его шевелились, беззвучно повторяя бесконечные «да», и стакан вина, стоящий перед ним на столе, оставался почти нетронутым.

Путь должен быть пройден до конца. Первое в душе должно стать последним… Что всё-таки первое в его душе? Неужели вечный страх? Тогда для того, чтобы избавиться от заклятья, необходимо сначала избавиться от страха, а это замкнутый круг — чтобы не бояться, надо перестать бояться… Но, если главное в Солле — не страх, тогда — что?

Эгерт вздохнул. Он ходил по кругу, как лошадь, запряжённая в молотилку; главным в его душе были либо трусость, либо желание от неё избавиться — ничего третьего пока не приходило ему в голову.

Длинный стол качнулся — кто-то присел рядом; Солль не сразу поднял голову — мало ли кто из приятелей-студентов отошёл от шумной компании, чтобы в относительном спокойствии выпить своё пиво, закусывая румяным пирожком. Тем временем Лис, утомившийся было за вечер, возобновил свои балаганные штучки — и в наполнявшем таверну хохоте Эгерт различил раздавшийся рядом тихий смешок.

Тогда он обернулся и посмотрел на соседа. С первого взгляда этот крепкий молодой человек показался ему совершенно незнакомым — но уже в следующую секунду Эгерт, холодея, узнал Фагирру.

Фагирра сидел в студенческой таверне, где сроду не показывался ни один плащеносец; Фагирра был одет небогато и просто, подобно любому из Соллевых товарищей, и теперь, свободный от зловещего капюшона, казался даже моложе своих лет — едва ли не ровесником Эгерта. Никто не обращал на Фагирру особенного внимания — похожий на прочих, он небрежно потягивал что-то из высокой кружки и по-дружески глядел на обомлевшего Солля; из-под рукава рубашки едва выглядывала татуировка — знак профессионального фехтовальщика.

Эгерт не нашёл ничего лучшего, как взять свой стакан и тоже отхлебнуть; Фагирра улыбнулся:

— Здравствуйте, друг мой… Накануне больших испытаний мне особенно приятно видеть вас в добром здравии.

Солль невнятно пробормотал приветствие; Лис, собравший вокруг кафедры целую компанию слушателей, изощрялся в насмешках — шутки, одна злее другой, предназначались ордену Лаш. Студенты хохотали.

Фагирра внимательно вслушивался, и с лица его не сходило чуть рассеянное, благожелательное выражение — так старый учитель внемлет сбивчивому ответу нерадивого ученика, уже отсчитывая про себя полагающиеся школьнику розги; Эгерту снова стало страшно.

— Вижу, что проведённые за учением часы не прибавили юношам мудрости, — вздохнул Фагирра. — Между тем срок близится…

— Какай срок? — вырвалось у Эгерта, и он тут же смутился: — Я хотел спросить — когда…

Фагирра снова мягко улыбнулся:

— Мы знаем, когда… Но знание это предназначено тому, кто с нами. А вы с нами, Эгерт?

Солль запнулся. Ему вдруг несказанно захотелось ответить «да», тем самым умилостивив Фагирру; кроме того, у него мелькнула вдруг дикая мысль: а что, если этот ответ окажется первым в ряду пяти «да»? Что, если ребус Скитальца связан с орденом Лаш?

— Что же, Солль? — укоризненно вздохнул Фагирра. — Вы колеблетесь? Накануне великого Окончания — вы колеблетесь?

Лис завернулся в скатерть, соорудив из края её капюшон, и теперь расхаживал по таверне, мрачно покачивая головой, то и дело воздымая глаза к прокопчённому потолку. Солль молчал.

Фагирра пожал плечами, как бы говоря: вот какая неудача! Потом молниеносным, незаметным со стороны движением приставил руку к Эгертовым рёбрам:

— Сидите, Солль… Не двигайтесь, ради неба. Спокойно…