Марина и Сергей Дяченко - Скитальцы

Оставалось снова сложить руки и в ужасе ждать неизбежного. Сидя у землянки, на солнечной стороне, я бездумно водила прутиком по песку, сбивала с пути огромных, как крысы, серых муравьёв, и перед глазами моими вставали и проваливались обрывки воспоминаний.

В полусне ко мне приходил Луар. Горящий камин… Теперь я понимаю, откуда его нежность. В те минуты я была для него… Он вырос, купаясь в любви… Эгерт и Тория любили друг друга. Луар этим жил… Светлое небо. Камин… рыжие языки. Прикосновение. Нежнее замши… Мать, любовница, дочь, жена… Мы переплелись, как два корня под землёй… И будем долго-долго пробираться во влажной темноте, пока однажды вечером не столкнём с обрыва пару земляных комьев и не увидим — там, внизу — реку…

Луар, ты помнишь, как я лила тебе воду на спину и на затылок. Ты умывался… И в тазу я видела отражение твоего смеющегося лица. Потом звенели потоки воды — отражение терялось… и возникало опять. И с этого лица падали капли — будто бы ты весенняя берёза… истекающая берёзовым соком… Которого я не пила много лет… Тропинка муравьёв, сладкий сок на белом стволе…

Я открывала глаза — рядом никого не было, чуть в отдалении грелся на солнышке кашевар, грелся, подставив теплу круглый голый живот, и время от времени сладострастно почёсывался пятернёй, зажмурив глаза от удовольствия.

Я снова соскальзывала в свой бред; Луар стоял рядом, его присутствие было так же реально, как солнце, прутик и муравьи. Вздрогнув, я спохватывалась — солнце и муравьи оставались, Луара не было и не могло быть. Только где-то в памяти звучал его голос…

Я покрылась испариной, вонзив пальцы в траву. Голос… Небо, мне уже так мерещится?!

Голос Луара. Неподалёку, с другой стороны землянки. Я тупо смотрела в свои ладони, перепачканные зелёным соком: бред…

— Да это уж кто решать будет, — сказал Луар совершенно явственно. — Это потом поглядим…

Ноги мои отказались служить мне. В землянке раздражённо рыкнул Сова, у входа послышались шаги, и голос, который мог бы быть голосом Луара, сказал кому-то холодно и насмешливо:

— Свидетель нам не нужен. Пшёл.

Губы мои беззвучно затряслись. Конечно, говоривший не был Луаром. В голосе Луара никогда не уместилось бы столько льда и желчи одновременно.

Не думая о том, что, притаившаяся у землянки, я похожа на шпиона, я снова устало закрыла глаза. Всё равно.

— Ты кто такой, скотина? — рявкнул в землянке Сова. Я невольно содрогнулась.

Тот, кого я приняла за Луара, что-то тихонько ответил, и после этого в землянке надолго стало тихо.

— Ты-ы… — хрипло выдохнул наконец Сова. — Да я-а…

Незнакомец снова проронил едва слышные несколько слов. И снова долгое молчание, и сопение Совы доносилось даже до пригревшейся на солнышке меня.

— Нет, — сказал наконец Сова, и голос его был не его голос. Он был потрясён до глубины души, потрясён и напуган — что было так же удивительно, как если бы волк надел кружевные панталоны.

— Посмотри на меня, — сказал незнакомец громче, и в голосе его звякнул металл. — Посмотри на меня, и ты сам всё увидишь. Я пришёл по твою душу, Тфим.

— Не зови меня этим именем, — злобно прохрипел Сова. — Ты… Кто бы ты ни был… Мне стоит свистнуть, и тебя не то что повесят — поджарят!

Незнакомец усмехнулся. От этого смешка по шкуре моей продрал мороз, да и Сове он, по-видимому, не понравился; скрывая замешательство, он пробормотал что-то невразумительно-угрожающее.

— Что ж, поговорим, — снова усмехнулся незнакомец, и по спине моей опять продрал мороз: как похож голос! Как невыносимо похож!

Сова молчал и сопел.

— Поговорим, Тфим… Служитель Тфим, — сказал незнакомец холодно и внятно. — Поговорим о моём покойном батюшке… Ты не слыхал о поверье, что души отцов, умерших до рождения ребёнка, потом поселяются в душах сыновей? Не слыхал?

По ноге моей взбирались один за другим два серых деловитых муравья. Тень от ближайшей ели подползла к самым моим пяткам; я сидела, слушая шум в ушах, и мысленно твердила: спасибо. Спасибо, всевидящее небо. Мне плевать, кто он теперь — но он пришёл. Спасибо…

Голоса в землянке беседовали теперь приглушённо, разборчивыми оставалась только грязная ругань, которой Сова по своему обыкновению пересыпал самые простые предложения. Я бормотала «спасибо» и, замерев, вслушивалась до боли в ушах — когда к еловой тени у моих ног добавилась ещё одна. То была неподвижная тень круглолицего разбойника, того самого, которого выпороли за мысленное неповиновение Сове, а по сути из-за меня. С тех самых пор ему не за что было меня любить — теперь он стоял, уперевшись руками в бока:

— Подслушиваешь, стерва? Атамана подслушиваешь?

Я запоздало потянулась, всем своим видом доказывая, что, задремавшая, я сию секунду была разбужена дураком и нахалом.

Со стороны за нами с интересом наблюдал голопузый кашевар; голоса в землянке притихли, я поднялась, возможно, чуть поспешнее, чем требовалось. Круглолицый свёл глаза в щёлочку:

— Ах ты стерва… Правду про тебя говорят… Сильно любопытным знаешь что отрубают, а?

Я плюнула ему под ноги. Мысли мои метались, как лисы в клетке — если это Луар… То что мне сделать, чтобы спасти его?! А что Луара нужно спасать, у меня не было ни малейшего сомнения — всё равно, что он там наговорит Сове… Сова — зверь. Чтобы решить проблему, ему достаточно убить человека. Может быть, судьба предоставила мне единственное возможное счастье — умереть вместе с Луаром… Но нет. Я должна придумать что угодно, соблазнить Сову, наконец, принять это испытание и умереть потом — когда Луар будет в безопасности…

От наивности и патетичности таких мыслей мне самой же сделалось тошно. Круглолицый многообещающе хмыкнул, не сводя с меня глаз; неспешно вытащил откуда-то комок древесного клея, сунул за щёку и так же многозначительно стал жевать. Кашевар с треском почесал живот, так что на грязной коже остались пять красных полос.

От взрыва безысходной тоски у меня подкосились ноги.

Полог землянки дрогнул; первым вышел Сова, и вид его был несколько нарочито свиреп. Следом появился его гость, в первую минуту у меня потемнело в глазах, потому что мне показалось, что это не Луар. Сквозь обступившую меня пелену я смотрела, как он идёт рядом с хромым Совой, не замечая меня, идёт к врытым в землю столбам — тут я поняла, что это он и что они хотят его повесить.

Всё было точно как во сне, когда надо бежать и ноги не слушаются. Я со всхлипом втянула воздух — и увидела, что к одному из столбов привязан Луаров конь, и что Сова отпускает гостя, позволяя свободно уехать.

Парализованная, я смотрела, как он отвязывает уздечку, вскакивает в седло, что-то говорит Сове углом рта — а тот пыжится, стараясь выглядеть хозяином в глазах своих людей, но я-то понимаю, что дело нечисто, что Сова проиграл что-то очень важное и теперь обезоружен…