Марина и Сергей Дяченко - Скитальцы

Да и принцесса поначалу вела себя странно. Она не плакала у меня на груди и не рассказывала свою печальную историю. Она не обещала золотых гор, которые отвалит мне в благодарность её заботливый папаша, — она не назвала даже своего имени. Она только сообщила сквозь зубы, куда её следует отвезти. И всё; раздосадованный, с шишкой на темени и синяками по всему телу, я потащил её по направлению к отчему дому.

И только на половине пути меня наконец осенило. Я понял, кого, куда и зачем везу. Черно Да Скоро не зря поливал меня осенним дождичком, подсказывая дорогу. Таких совпадений не бывает; господин маг вёл меня за ручку, и девчонка, ради которой я получил тяжёлым предметом по башке, почти наверняка та самая, которая предназначена мне в жёны.

Впервые в жизни моя судьба оказалась в чужих руках. Я увидел себя марионеткой, куклой на длинных ниточках Черно Да Скоро, и осознание это не принесло мне радости.

Будто почувствовав перемену в моём настроении, Алана наконец-то раскололась. Оцепенение, владевшее ею с момента памятной драки на подмостках, сползло с неё, обнажая с трудом удерживаемую истерику.

…Да, её зовут Алана Солль. Она удрала из дома, чтобы «покататься с комедиантами». Поначалу друзья-приятели обходились с ней почтительно, но по мере удаления от отчего дома, по мере того, как девочка из благородной семьи превращалась в бродяжку, мир вокруг неё менялся тоже — комедианты возомнили, что она им ровня, а у неё уже не было возможности доказать обратное. А после того, как она предприняла попытку бегства, начался кошмар…

Вряд ли она знала, что такое «раскаяние». Она пребывала в шоке, но дать какую-либо оценку своим похождениям попросту не приходило ей в голову. Зато я — теперь не столько благородный спаситель, сколько будущий муж! — просто обязан был сцепить зубы и воспользоваться её истерикой, чтобы выяснить немаловажные для себя вещи.

Да, её били. Заставляли делать чёрную работу, насмехались; запирали, связывали, не отпускали ни на шаг, плохо кормили. Несколько раз опаивали какой-то снотворной дрянью и прятали в сундук под кучу хлама — по обрывкам разговоров она поняла, что её ищут и что комедианты боятся. В отчаянии она предприняла ещё одну попытку побега — с тех пор её таскали чуть не на верёвке…

Я заставил себя продолжать дознание — ведь, опомнившись, она наверняка перестанет быть откровенной. И я как мог мягко задал ей вопрос, который в других обстоятельствах ни за что бы не сорвался с моего языка, и по реакции её с облегчением понял, что нет. Обошлось.

То есть её склоняли к сожительству, и не раз — сперва всё подряд, включая горбунью, а потом предводитель дал своей банде понять, что претендует на девчонку единолично. И однажды ночью — как раз накануне моего появления — приступил к делу всерьёз. Алана, вне себя от ужаса и от ярости, ненадолго превратилась в бешеную кошку; звать помощников мерзавец постеснялся и сорвал свою злость, избив девчонку чуть не до полусмерти.

Затем случилась встреча на дороге — комедианты смутились, им очень не понравился мой к ним интерес. Алана прожила ночь в страхе и ожидании, а на следующий день, когда её связали, как животное, и бросили на пол повозки, — на следующий день явился я, и моё появление было как гром…

На этом месте её рассказа я почти простил Черно Да Скоро его роль кукловода. Что с того, что освобождение Аланы случилось по воле господина мага? А если бы я не отбил её? Страшно представить, как сложилась бы её дальнейшая судьба… Ни одной девчонке, даже самой взбалмошной, я не пожелал бы столь прямолинейного урока.

Она глотала слова вперемешку со слезами, и я видел, что она не врёт. Я одновременно радовался и сожалел — радовался, что глупую девчонку хоть в чём-то пощадила судьба, и сожалел, что комедианты ушли живыми. Впрочем… я был близок к тому, чтобы развернуть лошадь. И ринуться за комедиантами вдогонку, и не будь я Рекотарс, если бы я не догнал их. Догнал и…

Я оборвал помыслы о возмездии. Время было успокоить девчонку — и, не без труда переключив её на другое, я узнал много интересного.

Её дед был великий маг. Её отец был легендарный полковник Солль, о котором я даже что-то когда-то слышал; её старший братец пропал десять лет назад, и, начиная рассказывать о нём, она всякий раз запиналась и снова давала волю слезам.

Тогда, чтобы высушить эти слёзы, я заговорил о Маге из Магов Дамире. О драконе, опустошавшем окрестности замка Химециусов, о копье, пронзившем чудовище, и о давних временах, когда драконов было пруд пруди, но зато господа маги никогда не бывали корыстны. Все знают, что подвиг по убиению дракона славный Дамир совершил бесплатно, безвозмездно и прекрасная дочь Химециуса отдала ему руку не в награду, а повинуясь велению сердца…

Алана очень скоро забыла, как рыдают, и слушала разинув рот. В коридоре гостиницы ругались слуги, под окном бранились коты, в отдалении кто-то колотил молотком о жесть — в нашей маленькой комнатушке было тихо, горел камин и посверкивала глазами тощая девчонка, которой в эту минуту нельзя было дать больше тринадцати. Или мне придётся жениться на ребёнке?!

Да, она была ребёнок, и достаточно скверный — одна эта выходка с побегом из дома говорила о многом.

Она была моя невеста. Одной неотвратимости этого факта хватило бы, чтобы вызвать у меня зубную боль.

Дверь открыл мрачный слуга; его неопределённого цвета глаза остановились на моём лице, помрачнели ещё больше — и вдруг округлились, как блюдца, обнаружив у меня за спиной притихшую Алану.

— Ох… Госпожа!! Госпожа Танталь, сюда!!

Слуга вопил и держался за сердце. Алана крепко взяла меня за локоть — чего доброго, мне придётся ещё и отбивать её от домашних строгостей, спасать от праведного ремня…

Откуда-то выскочила румяная девушка — горничная — и тоже завопила, всплёскивая руками, как курица. Весь дом потрясённо орал, когда сверху, с высокой лестницы, бесшумно слетела женщина в тёмном платье, с выразительным, не особенно красивым, но очень запоминающимся лицом.

Первый взгляд — на меня, второй — на Алану, да такой, что девчонка за моей спиной съёжилась. Вот это особа, надо сказать. Ураган, а не дамочка. Сестра?..

— Привет, Танталь, — хрипло сказала Алана, не выпуская моего локтя. — Это господин Ретанаар Рекотарс.

— Очень приятно, — сообщила дамочка ровно, как будто негодница Алана каждый вторник возвращается из странствий, ведомая незнакомым мужчиной. И добавила, обернувшись к слугам: — Клов, беги за господином Эгертом. Дюла, приготовь горячей воды… Вы, господин Рекотарс, — я вздрогнул, с таким странным выражением она произнесла моё имя, — будьте добры, входите.

Я счёл своим долгом расписать страдания Аланы таким образом, чтобы никому не пришло в голову дополнительно её наказывать. Это оказалось нелишним — потому что маленькая дурочка, гордо замкнувшись, отказалась что-либо объяснять домашним. То была совершенно истерическая гордость; я всё вертел головой в ожидании, что вот-вот из дальних комнат появится мать Аланы, уж матери-то грех не поплакаться, кто-кто, а мать должна была немедленно узнать обо всём и всё простить. Но Аланина матушка не спешила навстречу блудной дочери, и, хоть это здорово меня смутило, расспрашивать я не стал. Что-то удержало; не тот это был случай, чтобы проявлять любопытство.