Марина и Сергей Дяченко - Скитальцы

Он протянул ко мне узкую жилистую руку и вдруг резко сжал пальцы в кулак. Я, стоящий в другом конце просторной комнаты, был цепко схвачен за ворот. Между нами было десять широких шагов, но он подтащил меня прямо к своему лицу, к ледяным, безжалостным глазам:

— Мне НУЖНО, чтобы ты был магом. Мне НУЖНО, чтобы ни одна крыса в этом не усомнилась. И, клянусь канарейкой, ты будешь играть эту роль до конца. До конца, что бы там ни было! Посмей только струсить…

Он разжал руку, и я отлетел к стене. Запрыгала по полу костяная пуговица от моей батистовой рубашки.

На следующее утро мы вместе с бароном, ловчими и доезжачими отправились на охоту. День был ясный, но не жаркий, лошади были великолепны, и даже я, всегда с опаской садившийся в седло, чувствовал себя сносно. Возможно, я чувствовал бы себя ещё лучше, если бы не цепкий, пристальный взгляд Ларта, не отстававшего от меня ни на шаг. Вчерашняя его угроза висела надо мной тёмной тенью: «Посмей только струсить!»

Я ехал по левую руку от барона, вооружённого длинной заострённой пикой; по правую его руку ехал старший егерь. Как мне объяснили, бароновы угодья просто кишели пригодным для охоты зверьём.

Сам барон был в прекрасном настроении и громогласно рассуждал о благородном обычае охоты, о лошадях, собаках, кулинарии, погоде и — мимоходом — о непригодности магии в серьёзных делах.

— Вот, с позволения сказать, господин волшебник всякие штуки показывает… Бабочки, попугайчики, и прочее. А если, к примеру, господин волшебник берётся за мужское дело — охоту, скажем, или там войну? Что ж, выскакивает на господина волшебника дикий вепрь, к примеру, или вражеский отряд? Неужто его попугайчиками проймёшь? И опять же, пока господин волшебник, с позволения сказать, колдует, этот самый вепрь дожидаться не станет, вмиг господина волшебника — рраз!

Барон ткнул своей пикой в воображаемого господина волшебника и громогласно рассмеялся, довольный своей шуткой.

Я тоскливо ждал, что предпримет Ларт в попытке восстановить уязвлённое магическое достоинство, но он бездействовал. Я покосился через плечо — и увидел, что Легиара у меня за спиной нет.

Не могу сказать, чтобы я очень огорчился. Всё утро меня тяготило его близкое присутствие, и теперь я впервые вздохнул свободнее, чувствуя, как тёмная тень у меня над головой понемногу рассеивается.

Мы ехали опушкой леса, справа тянулись нетоптанные луга, заросшие травой в человеческий рост, слева высились дубы, древние, дуплистые, и в их кронах неистовствовали птицы. Егеря спускали со сворок разгорячённых заветными запахами собак.

Барон был разгорячён не меньше — он привставал в седле, возбуждённо мне подмигивал, потирал руки, предвкушая любимейшую, по-видимому, радость.

Где-то впереди собаки подняли отчаянный лай. Барон пришпорил лошадь и с радостным криком ринулся вперёд, не разбирая дороги. Я поотстал. Передо мной уже маячили спины егерей, я шлёпнул лошадь по крупу, боясь отстать окончательно и заблудиться.

Вдруг собачий лай почему-то сменился воем и визгом, егеря натянули поводья, и я, не в силах сдержать лошадь, пролетел мимо них и снова оказался рядом с бароном. Собаки, с поднятой на загривках шерстью, жались к ногам его лошади. Барон держал свою пику наперевес, будто защищаясь. Я проследил за его взглядом — и обомлел.

Под пышным кустом малины лежал, свернув калачиком чешуйчатый хвост, некий фантастический, огромных размеров зверь, снабжённый костяным гребешком вдоль спины и острыми, как иглы, когтями. Зверь поводил красным раздвоенным языком внутри полуоткрытой клыкастой пасти. Глаза его, круглые и жёлтые, как плошки, бесцеремонно изучали нашу кавалькаду.

Собаки, бравые охотничьи псы, прятали хвосты меж задних ног. Егеря пятились. Барон протянул хрипло:

— На тебе… Не ждали, не видали, и на тебе!

Он обернулся ко мне, и во взгляде его не было былого добродушия:

— Ну вот что, господин Дамир или как вас там… С роду в наших местах ничего подобного не водилось, а вы явились — и вот, пожалуйста! Я не знаю, вы его приманили или он сам прилез, но только уж будьте добры! — и он ткнул мне в руки свою пику.

— Что? — спросил я с бесхитростным недоумением.

— Что?! — подпрыгнул в седле барон. — А продырявьте его, вот что! Мне неинтересно, чтобы он возле моего дома малинку жрал!

Зверь тем временем действительно жрал малинку — вытягивал слюнявые губы и слизывал ягоды целыми пригоршнями.

— Так он травоядный, — сказал я убеждённо. — Уверяю вас, господин барон, что он вовсе не опасен.

Как бы в подтверждение моим словам зверь свирепо ударил хвостом — затрещали ломаемые ветви, в земле образовалась изрядная вмятина. Собаки бросились наутёк, за ними последовали наиболее трусливые егеря. Барон стал красен, как спелый томат:

— Нечего ломаться, господин колдун! Или вы продырявите его с помощью ваших чар, или я продырявлю вас, и совершенно самостоятельно!

Его пика упёрлась мне в грудь. Зверь снова ударил хвостом, увеличив вмятину втрое.

— Конечно-конечно, — сказал я примирительно, руками отводя острие и одновременно вертя головой в поисках Ларта. Хозяина не было, а я между тем нуждался в нём острее, чем когда-либо.

Барон снова сунул пику мне в руки — на этот раз её пришлось взять. Зверь, видя это, воодушевился — вытянул шею, поднял стоймя костистый гребень на холке и неприятно зашипел, подёргивая красным языком. Меня передёрнуло.

— Отойдите подальше, — попросил я барона, — подальше, на безопасное расстояние… Я могу ранить его, и тогда, разъярённый…

— Не вздумайте бежать! — отрезал барон. Небо, он читал мои мысли.

Зверь оставил свою малину и нетерпеливо переводил взгляд с меня на барона, а с барона на меня. Я тянул время:

— Однако, господин барон, учитывая неоднозначность ситуации…

Мы могли бы долго так препираться, но зверь решил за нас. Тяжёлый и изящный одновременно, он расправил крылья — ибо у него были крылья! — поднялся на когтистые лапы и двинулся на меня. Я отпрянул.

Даже десяток баронов не удержали бы меня от позорного бегства, если бы в этот самый момент в голове моей не прозвучал явственно голос Ларта: «Ты будешь играть эту роль до конца! Только попробуй струсить!» Ладони, судорожно сжимающие баронову пику, взмокли, как хребет каменотёса. Путь к отступленью был закрыт.

Зверь тем временем подходил всё ближе, лошадь подо мною дрожала, как осиновый лист, но стояла на удивление смирно. Я поднял руку с пикой и сразу понял, что промахнусь.

Чудовище выбросило раздвоенный язык из клыкастой пасти и замолотило им по воздуху, будто дразня меня. Я решил, что если бить, то только в эту самую пасть.

Зверь был уже прямо передо мной. Я неуклюже размахнулся и ткнул пикой, стараясь попасть в язык.