Марина и Сергей Дяченко - Скитальцы

Потом стало легче. Однажды Эгерт отправился за хворостом и у самого мостика вспомнил, что забыл верёвку. Он вернулся к землянке — и, удивительное дело, сложный и мучительный процесс переправы прошёл на этот раз легче обычного; во всяком случае, Эгерту показалось, что легче. В другой раз он уже специально вернулся от моста — и, будто получив дополнительный заряд храбрости, пробрался на тот берег хоть и скрючившись, но почти не помогая себе руками.

С этого момента жизнь его стала проще, хотя и бесконечно усложнилась. Множество мелких, чётко определённых и внешне бессмысленных действий защищали его от любой грозящей опасности: он уже не решался перейти шаткий мостик, не вернувшись перед этим к землянке, не коснувшись ладонью ствола усыхающего дерева на этом берегу и не сосчитав мысленно до двенадцати. Каждый вечер он бросал в ручей одну за другой три щепки — это должно было предохранить от ночных кошмаров. Понемногу преодолевая себя, он даже решился взяться за топор — и довольно удачно разбил несколько поленьев на глазах удивлённого и обрадованного отшельника.

Однажды, когда Эгерт, по обыкновению, сидел над водой и в сотый раз спрашивал себя о причине случившейся с ним беды, отшельник, до того не досаждавший Соллю своим обществом, подошёл и положил ему руку на плечо.

Эгерт вздрогнул; отшельник ощутил, как напряглись его мышцы под изношенной рубашкой — и в глазах старика Соллю померещилось сочувствие.

Эгерт нахмурился:

— Что?

Старик осторожно сел рядом и провёл грязным пальцем по своей щеке — от виска до подбородка.

Солля передёрнуло; он невольно поднял руку к лицу и коснулся косого шрама на щеке.

Старик закивал, довольный, что его поняли; продолжая трясти головой, ещё и ещё тёр свою кожу ногтем, пока на рябом лице его между редкими седыми шерстинками не проступила красная полоса — такая же, как Эгертов шрам.

— Ну и что? — спросил Солль глухо.

Отшельник посмотрел на Солля, потом на небо; нахмурился, потряс кулаком перед собственным носом, отшатнулся, закрыл глаза, снова чиркнул ногтем по щеке:

— М-м-м…

Солль молчал, не понимая; отшельник печально улыбнулся, виновато пожал плечами и вернулся к своей землянке.

Время от времени отшельник отправлялся куда-то на целый день и возвращался с корзинкой, полной снеди — простой и грубой, как показалось бы лейтенанту Соллю, и очень вкусной с точки зрения бродяги-Эгерта. По всей вероятности, старик наведывался куда-то, где жили люди, и люди эти были благосклонны к старому отшельнику.

В один прекрасный день Эгерт настолько собрался с духом, что попросил старика взять его с собой.

Шли долго. Отшельник вышагивал впереди, по невесть каким приметам выискивая едва заметную тропку, а Солль плотно прижимал мизинец левой руки к большому пальцу правой — ему казалось, что эта уловка спасёт его от страха отстать и заблудиться.

В лесу царила осень — не очень ранняя, но и не успевшая ещё постареть и озлиться. Солль осторожно ступал по жёлтым лоскуткам опавших листьев — ему казалось, что, потревоженные, на каждый его шаг они отзываются усталым вздохом. Деревья, окружённые безветрием, тяжело опускали к земле полуголые, расслабленные ветви; каждая складка на грубой коре напоминала Эгерту застарелый шрам. Прижимая мизинец левой руки к большому пальцу правой, он шёл вслед за немым поводырём — и ничуть не обрадовался, когда лес наконец закончился и прямо на опушке его обнаружился хуторок.

Где-то за заборами раскатился многоголосый собачий лай; Эгерт встал, как вкопанный. Отшельник обернулся и замычал, подбадривая. От ближайших ворот уже неслись, подпрыгивая, двое мальчишек-подростков — при виде их Эгерт непроизвольно схватил отшельника за плечо.

Шагах в десяти мальчишки замерли, переводя дыхание, разинув рты и глаза; наконец, тот, что был постарше, радостно завопил:

— Гляди! Старый Орешек какую-то найду подобрал!

Хуторок был небольшой и заброшенный — два десятка дворов, башенка с солнечными часами да дом местной колдуньи на отшибе. Жизнь здесь текла лениво и размеренно; появлению Эгерта никто, кроме детишек, особенно не удивился — подобрал Орешек какого-то Найду со шрамом, и хорошо, и ладно… На предложение наняться на работу и перезимовать на хуторе Эгерт только хмуро покачал головой. Зимовать в тепле? А зачем? Искать человеческого общества? Может быть, ещё и вернуться домой, в Каваррен, где отец и мать, где комната с камином и гобеленами?

Светлое небо, после всего, что он, Эгерт, совершил — нет у него дома. Нет у него ни отца, ни матери, самое время оплакать лейтенанта Солля, вместо которого в этот мир явился Найда со шрамом.

Зима обернулась одним долгим бредом.

С детства закалённый, Эгерт, однако, простудился с наступлением первых же холодов, и на протяжении всей зимы старый отшельник не раз и не два сокрушался — как трудно долбить в мёрзлой земле могилу.

Солль метался на соломе, задыхаясь и кашляя. Старик оказался скорее фаталистом, нежели врачевателем — он укутывал Эгерта рогожей и поил настоем трав, а убедившись, что больной успокоился и заснул, шёл с лопатой в лес, справедливо полагая, что если долбить землю понемногу, то к нужному моменту яма достигнет как раз необходимой глубины.

Эгерт не знал этого. Открывая глаза, он видел над собой то заботливое рябое лицо, то тёмные потолочные брёвна, испещрённые узорами жуков-древоточцев; однажды, очнувшись, он увидел Торию.

«Почему ты здесь?» — захотелось ему спросить. Язык не слушался, но он всё-таки спросил — не разжимая губ, немо, как отшельник.

Но она не ответила — сидела, нахохлившись, склонив голову к плечу, как скорбная каменная птица на чьей-то могиле.

«Почему ты здесь?» — снова спросил Эгерт.

Она пошевелилась:

«А ты почему здесь?»

Жарко, жарко, больно, будто в каждый глаз засадили по факелу…

Приходила и мать. Эгерт чувствовал на лбу её руку, но не мог разлепить веки — мешали боль да ещё страх, что он не узнает её, не вспомнит её лица…

Отшельник качал головой и брёл в лес, взяв под мышку лопату.

Однако случилось так, что морозы сменились теплом, а Эгерт Солль был всё ещё жив. В один прекрасный день, слабый, как весенняя муха, он без посторонней помощи выбрался на порог землянки и поднял к солнцу лицо, на котором оставались только глаза и шрам.

Отшельник выждал ещё несколько дней, а потом, вздыхая и утирая пот, засыпал землёй пустую могилу, которая стоила ему стольких трудов.

…Старая колдунья жила на отшибе. Эгерт украдкой начертил на дороге круг, прижал мизинец левой руки к большому пальцу правой и постучал в ворота.

Он готовился к этому визиту не день и не два; не раз и не два отшельник пытался что-то втолковать ему, тыча пальцем в шрам. Наконец, собравшись с духом, Солль отправился на хутор самостоятельно — именно затем, чтобы навестить колдунью.