Александр Мазин - Потрясатель Тверди

Туор-сигнальщик подал знак, и скрытые до времени воины отрезали отставших, перекрыв западный гребень. Ловушка захлопнулась. И сразу же с визгом вступили баллисты, выбросив начиненные фламманетоном снаряды. Упав в самую середину скопища магрутов, они взорвались, взметнув волны пламени. Долина огласилась пронзительными воплями. Битва началась.»

АНН ЛЕТОПИСЕЦ. «ИСТОРИЯ РОДА АСЕНАРОВ».

Нассини с наслаждением погрузилась в розовую от благовонных масел, прохладную воду купальни. Морщинки на ее высоком бледном лбу разгладились. Удобное плавучее ложе ритмично покачивалось на волне, которую гнали три толстые конгайки, раз за разом приседающие и поднимающиеся у дальнего бортика купальни. Лепестки цветов плавали у губ сонанги. Нассини тихонько запела колыбельную, ту, что запомнила, услышав еще в детстве от кормилицы.

Свет Таира лился через фонарь наверху, собранный из прозрачных плоских кристаллов, обрамленных в серебро. Кристаллы эти отлично пропускали свет — воздух купальни был пронизан золотистыми лучами. Но при этом они обладали особым свойством: если смотреть через такой кристалл, ясные очертания вещей дробятся, множатся, явное делается таинственным тем больше, чем дальше от кристалла находится предмет. Потому сейчас Нассини были совершенно отчетливо видны лица тех, кому было дозволено на сей раз наблюдать за ее омовением. Лица, изнуренные неутоленным сладострастием.

«Что они видят?» — подумала Нассини и поскребла острыми ногтями заросший толстым волосом низ живота. От запаха благовоний немного кружилась голова. Нассини почему-то вспомнила свою первую близость с покойным мужем, Суррухом хи Миххазусса йе Хаттаси хи Муггазусса йе Тарахха, Сурруххом из Малой Ветви Гордых, Большой Ветви Дракона. Вульгарным громогласным вислобрюхим Суррухом. И в тот раз он был вульгарен: каждый раз, когда доверенный слуга по дыханию господина угадывал приближение оргазма, то подавал знак мечнику, и густой фонтан горячей крови обдавал новобрачных.

Вульгарен был Суррух, но не слаб: пять юных девственниц ушли в Великое Ничто. Тела их стали украшением свадебного пира, а головы, высушенные надлежащим образом, чтоб уменьшиться в размерах до величины ореха кернут, были подарены Суррухом жене. Ожерелье из них до сих пор валяется где-то в покоях Нассини: крохотные головки с длиннющими хвостами темных и светлых волос.

Пятеро девственниц — нелегкое испытание для невинности. Если бы она у Нассини была. Сонанга вытянула ногу и пошевелила пальцами: как красива ее бледная холодная кожа! Особенно если знаешь, что под ней — алая горячая плоть.

Вульгарен был Суррух. И однообразен. Вспарывать животы рабыням и удовлетворять в дымящихся ранах скотскую похоть. Или оскопить раба и, заляпавшись с ног до головы кровью и испражнениями, под омерзительный вой жрать его гениталии. Естественно. И отвратительно. Не такова Нассини. Благосклонный к ней Муггаисса, Великий Нечто, дал ей талант и власть над желаниями. И вот теперь Благосклонный вновь выразил себя: вместо одного необычайного прислал ей пятерых. Подобное — к подобному. Может, это еще не все? Сердце сонанги сжалось: кого еще приведет к ней Великий Нечто? О! Он знает, что в ее руках даже ниххан перестает быть нихханом, а если… Ей уже подарена была жизнь сонангая. Может статься, и высшее будет даровано ей? Нассини подумала о покоях, что есть в замке каждого из Владык, покоях, что предназначены для Величайшего… и тихонько застонала от предвкушения…

Появление Муггана прервало нежное течение мыслей сонанги. Стремительным шагом сын пересек купальню и остановился у бортика прямо над Нассини.

— Я не звала тебя! — недовольно проговорила она. — Удались!

Мугган ничего не ответил. Расставив длинные ноги в шелковых алых шароварах («самое дурное перенимает быстрее всего», — подумала она), Мугган глядел на нее. Нассини вытянулась в прохладной воде, развела и свела ноги так, чтобы вода приятно шевелила волоски.

— Ты обеспокоен? — спросила она, закрывая глаза.

Молчание. А потом она услышала треск рвущейся ткани. Сонанга открыла глаза: Мугган срывал с себя шаровары. Он торопился, будто кто-то мог ему помешать.

Нассини вздохнула и вновь закрыла глаза, а Мугган неуклюже плюхнулся в бассейн.

— Дурак! — сказала ему Нассини. — Ты не получишь ничего.

— Все, все получу! — зарычал сын, хватая ее за маленькие груди. Тощие ноги его вспенивали ароматную воду. Нассини снова вздохнула: ей было скучно. Она расслабила тело. Давно, очень давно ее научили делать боль приятной. Свою и чужую. Так воспитывали антассио сонанг. Но есть боль — и боль. Скучно!

Тело Муггана дергалось на ней. Крючья пальцев впились в нежные, мягкие бедра. Розовая вода бурлила между животами. Как он не понимает: Нассини всегда будет сильнее.

— Ты не устал? — спросила она заботливо. Мугган только засопел в ответ. Несомненно, услышал. «Скоро ему надоест», — решила сонанга.

— Ты не мог бы подождать хору-другую? — вновь спросила она спустя некоторое время. — Я недавно поела, а ты беспокоишь мой желудок своей… возней.

Движения Муггана замедлились. «Интересно, что видят эти?» — Подумала Нассини, глядя на лица за фонарем. Но сын обладал способностью обескровить даже малое удовольствие. «Скучно. Когда же он уберется?»

— Ты похож на годовалого тага, что пихает всюду, куда может дотянуться, — проговорила она. — Они со временем умнеют…

Мугган зашипел… И оставил ее в покое.

Нассини посмотрела, как он, ругаясь, выбирается из бассейна, стаскивает мокрую рубаху. Сочувственно посмотрела. Все же она была привязана к нему. И этим отличалась от других антассио сонанг.

Толстые конгайки продолжали приседать и вставать. Ложе Нассини приятно покачивалось.

Нассини вспомнила о наглом ниххане из Империи. Чем-то он напоминал ей сына. «Тоже, наверное, пытается схватить все, чего хочет. Или — что его дразнит. Забавно, что было время, когда мы, дети Муггаиссы, были вынуждены прятать что-то от этих червячков. Впрямь забавно!..» Нассини задремала, и служанка, заметившая это, велела рабу прибавить в бассейн горячей воды.

Мугган, бледный от ярости, с налившимися кровью глазами, не разбирая дороги, мчался по дворцовым галереям. Встречные поспешно убирались с его пути. Пробежав добрую половину Дворца, Мугган отшвырнул в сторону недостаточно расторопного стражника и с налета распахнул дверь, едва не сорвав ее с петель.

Здесь, в маленькой, скудно освещенной комнате жила его собственная рабыня, неряшливая коротконогая онгарка, похотливое глупое животное с плоским толстогубым лицом. Жрать, спать и неумело совокупляться — вот все, что она желала. То, что надо!