Дмитрий Григорьев - Последний враг

— Здесь двадцать. С тебя двенадцать серебряных.

— Пересчитай. — Нахт повернулся к Хемсе: — Нет, подожди, я сам.

Он присел и начал пересчитывать монеты, рассматривая каждую по отдельности. Три золотых он отложил в сторону.

— Это фальшивые, замени, — указал Нахт атуанцу.

Тот улыбнулся:

— Такие дают, мальчик.

— Как же, знаю, — пробурчал Нахт.

Сафр снова снял пояс, извлек из кармашка три монеты и небрежно бросил их на скамейку. Однако сдачу, протянутую Нахтом, осмотрел тщательно.

Едва торговец ушел, напряжение моментально оставило лица друзей и они разом заговорили:

— Ты, Нахт, настоящий купец…

— Без тебя мы бы и трети не получили…

— Предлагаю поделить сразу, — прервал славословия Хемса, — считай сам свою долю, Нахт…

— Мою долю? — переспросил Нахт. — Сосчитана. Один золотой и четыре дюжины серебром.

— А-а, понятно, почему ты до четырех дюжин серебром доторговался, — рассмеялся Мес.

— Сообразил… Остальное ваше.

— Теперь с этими монетами. — Аму высыпал в нагрудный мешочек свои шесть золотых и с воодушевлением продолжил: — Можно куда угодно… Спустимся до Атума… А там… Там я корабль себе куплю. Ведь хватит денег, а, Нахт?

— Смотря какой, — Нахт улыбнулся.

— Морской парусник… Небольшой… Не рыбацкий, конечно, но и не торговый… Хефен с крытой каютой, например…

— Хватит, — кивнул купец, — и еще останется.

— Тогда завтра же…

— Я вряд ли куда поеду. — Голос Хемсы стал неожиданно серьезным. — Мне ведь уже семнадцать. Пора о семье подумать. Да и родителям помочь.

— Я тоже не знаю… — протянул Мес. — Как отец…

— Тогда, Хемса, помоги мне. Ты здесь всех знаешь… — Глаза Аму продолжали сиять. — Познакомь меня с красавицами, которые не прочь путешествовать со мной по реке до самого Атума, пить вино, петь и танцевать с ночи до утра…

«Уту, великий Уту, помоги мне! Сделай так, чтобы отец вернулся…» Аму сидел на берегу, еле сдерживая тяжелые слезы. Маленькая эллора, приняв белую ткань рубахи за цветок, опустилась на плечо юноши, но он даже не пошевелился. Прошел уже менс, как пропал в море Сехем, его отец. Он ушел вместе с соседом Кхетом на паруснике, который Аму купил в Атуме несколько иров назад.

В то далекое время жизнь Аму протекала спокойно, как полноводный Тум. Деньги, вырученные за шлем, позволили ему не только приобрести корабль, но и насладиться всеми прелестями столичной жизни.

Однако эти прелести быстро наскучили юноше: ни две милые, смешливые амауны Нути и Фати, с которыми его познакомил Хемса, ни хорское розовое вино, ни ласковые безопасные пляжи Атума — не могли заглушить тоски, охватившей Аму после нескольких дней жизни в столице.

Он начал скучать по Уру, менее многолюдному и более спокойному, чем Атум, по его низким белым крышам, по домам-ступеням, по храмам, прилепившимся, словно грибы, к прибрежным скалам. По храмовой библиотеке, по кузницам отца… и по людям. Все чаще он видел во сне мать: она умерла, когда Аму было всего шесть иров, оставаясь с той поры для него самой красивой женщиной в мире.

Отец, стройный и высокий седобородый, старик, появлялся во снах с неизменной чашечкой сетфи. Вокруг него почти всегда сидели заказчики: воины, ткачи, землепашцы. Аму помнил их с детства — Сехем был начальником цеха кузнецов Ура и поставщиком всех железных изделий, начиная от мечей и кончая плугами.

Аму улыбнулся, вспомнив, как шутили соседи: «У Сехема сотни бритв, острее которых и быть не может, и всего одна борода… Она что, железная?» Это прозвище Железная Борода быстро закрепилось за ним и стало вторым именем отца Аму. Похоже, что оно нравилось Сехему. Таких бородачей среди жителей Ура было немного: утуроме, как правило, до глубокой старости тщательно брились.

Вернувшись в Ур, Аму принялся помогать отцу и целыми днями пропадал то в кузнице, то в воинской школе, умудряясь совмещать дело предков и дело сердца — Аму всерьез мечтал о карьере воина.

Сехем не препятствовал занятиям сына, наоборот, даже гордился его умением фехтовать. И когда в его доме гостил кто-нибудь из стражей границы, он звал Аму: «Сынок, ну-ка, возьми эту деревяшку, — он протягивал сыну и гостю вырезанные из дерева мечи, — сразись с воином». И не раз после удачного поединка гость приглашал юношу в свой отряд. «У него будет свой собственный отряд», — гордо говорил Сехем.

Аму снова помрачнел: «Где он? Какая беда с ним приключилась?» Юношу не оставляло чувство, что отец жив… Он поднял глаза на залив, усеянный корабликами и лодками рыбаков. «Какой демон потянул их на эту рыбалку?» — в сотый раз спрашивал себя Аму. Он не мог поверить, что отец стал жертвой уранмарры или гигантского саркула. Такие случаи были редки. «Однако Анох… — Аму вспомнил рассказы полусумасшедшего старика о морских чудовищах и содрогнулся, — нет, нет. Я бы почувствовал… Отец жив».

Каждый свободный день Аму выходил на рыбацком суденышке в море, осматривая остров за островом, скалу за скалой. В основном острова были пустынны, только на одном из самых крупных высился старинный замок, хозяином которого являлся темный маг Уруман. Сам остров назывался Урх. Рыбаки обходили это место стороной, а если кому доводилось ловить рыбу неподалеку от острова, то вместо смиал, хастаутов и небольших саркулов попадались морские чудовища или, что еще более удивительно, сети оказывались полными гладких, покрытых зеленой слизью, камней. Говорили, что часто над плоской крышей башни сверкают молнии, а иногда среди бела дня вокруг нее подолгу висят черные тучи, похожие на великанов, и рокочет гром, словно великаны беседуют между собой.

Маг не вмешивался в жизнь людей, и Аму не помнил случая, чтобы Уруман тронул кого-нибудь из обитателей Ура, однако сами они предпочитали не иметь с ним никаких дел.

Хозяин суденышка отказался идти к замку, поэтому юноше пришлось в одиночку, управляя одновременно и рулем, и шкотами, совершить путешествие к зловещему острову. Он причалил к массивным воротам, закрывающим вход во внутреннюю гавань, и постучал багром по железной створке. Ответа не было. Он ударил сильнее… Гул прошел по всему замку.

— Что надо? — раздался квакающий голос откуда-то сверху.

Аму поднял голову. Из узкого окошка в стене выглядывал привратник. Более уродливого лица Аму не видел. Огромный лягушачий рот словно разрезал его на две части. Скошенный лоб, спутанные волосы, глаза, так глубоко спрятанные под надбровными дугами, что их, казалось, не было вовсе, редкая кустистая поросль на щеках и подбородке: все черты привратника вызывали отвращение. «Магрут, — юноша содрогнулся, — наполовину человек, наполовину чудовище…»