Александр Мазин - Фаргал. Трон императора

Крохотный изогнутый кинжальчик с лезвием не длиннее указательного пальца. Короче когтей чудовища. Но все-таки оружие! У Кэра появилась надежда.

В этот миг отношение его к Ирдик переменилось: она перестала быть только женщиной для любви, теперь она была — другом. Больше, чем другом. Сам Кэр вряд ли способен был расстаться с единственным оружием перед лицом явной опасности.

Выставив вперед руку с ножом, сын вождя выжидал.

Может, чудовище окажется неповоротливым? Или решит, что люди — неподходящая добыча?

Тварь оказалась быстрой, как молния. Кэр взмахнул ножом — острое изогнутое лезвие распороло светящуюся шкуру не глубже, чем на толщину пальца. И когтистые лапы сомкнулись вокруг его шеи раньше, чем Кэр успел отскочить…

Сын вождя остался жив. Искривленные когти едва укололи кожу на горле.

Чудовище издало странный звук и отскочило еще быстрей, чем набросилось. Чудовищная пасть захлопнулась. Так ведет себя пес, ненароком зацепивший скорпиона.

Кэр посмотрел на короткий темный след, оставленный ножом на боку чудища. Невозможно, чтобы эта царапина могла остановить монстра!

Юноша не спускал глаз с твари. Он еще чувствовал кожей прикосновение острых когтей. И зловонный запах из клыкастой пасти.

Кэр шагнул назад. Сердце его оглушительно стучало в груди. Пальцы, сжимавшие рукоять ножа, побелели.

С чудовищем что-то происходило.

Кэр услышал странный треск-скрежет, будто десяток черепах сталкивались и терлись панцирями.

Чудовище изменялось.

Широкая выступающая вперед морда стягивалась, верхние конечности сокращались, страшные когти исчезали в удлиняющихся пальцах.

Прошло не больше минуты, и перед ними вместо ужасной твари стоял довольно красивый мужчина с гладкой круглой головой. Но кожа на этой голове, равно как и на всем теле, была по-прежнему разделена на светящиеся шестиугольники. А на правой стороне груди пульсировал светом символ Змеебога.

У Кэра начисто пропало желание сопротивляться. Перед ним был слуга Мудрого Аша. Юноша достаточно слышал о них, чтобы надеяться на успех. Его крохотный нож — против перевоплощающегося колдуна?

Но Кэр лелеял надежду, что жрец-оборотень не тронет сына клана Мечей. Старшие не раз поговаривали о том, что прежде, когда Змей был сильней, его символ красовался на тотеме клана. Сейчас его больше не чеканили на мечах воинов. Но горы Аша оставались горами Аша, и старейшины рода не забывали Мудрого. Не потому ли чудовищное существо пощадило Кэра?

Оборотень сделал короткий жест: следуйте за мной!

И двинулся вперед, не оглядываясь.

Ирдик уперлась: она не хотела идти!

— Он мог убить меня, — напомнил Кэр, — но не убил! Не бойся! — Кэр ласково погладил девушку по щеке. — Даже если он ведет нас в свое логово, что мы можем сделать?

— Поклянись! — дрожащим голосом потребовала Ирдик. — Поклянись, что убьешь меня собственной рукой! У тебя мой нож. Я не хочу умереть в лапах подобной твари! Она пожрет мою душу!

— Я клянусь покровителями своей души! — произнес Кэр. — А теперь идем!

Светящаяся спина маячила уже в полусотне шагов. Пока они говорили, зеленое пятно и вовсе скрылось за поворотом.

Им пришлось поспешить, чтобы не потерять оборотня в лабиринте.

Служитель Аша шел быстро, уверенно, без колебаний выбирал нужный ход, ни на миг не останавливался на развилках. Теперь Кэр мог сполна оценить сложную систему коридоров: здесь можно было блуждать неделю, месяц, но так и не найти выхода.

Внезапно оборотень остановился.

Они находились в прямом отрезке коридора, без боковых ходов, без всяких признаков, способных объяснить, почему слуга Змеебога выбрал это место. Прямоугольный тоннель, освещенный зеленоватым светом, исходящим от кожи оборотня, тонул во тьме двадцатью шагами впереди.

Оборотень коснулся рукой кладки.

Раздался скрип, и часть стены сдвинулась, открыв проход чуть пошире, чем плечи Кэра. Юноше показалось, оттуда брезжит слабый свет.

Оборотень указал рукой: тебе сюда!

Кэр насторожился. Конечно, ему не справиться с оборотнем, но он должен выполнить клятву.

Юноша покачал головой.

Проход начал закрываться, и оборотень снова тронул рукой тайный рычаг. А затем отошел в сторону на несколько шагов.

Кэр заглянул в отверстие… и узнал коридор, по которому шли они с матерью Ирдик, самое начало его.

Сын вождя мигом вытолкнул девушку наружу, проскользнул сам… и плита встала на место, едва не раздавив Кэра.

Оборотень остался с той стороны.

Молодые люди, не раздумывая, со всех ног бросились прочь. Через минуту они выскочили из коридора и остановились, переводя дух.

Зал Празднования опустел. Лишь несколько человек, слишком пьяных, чтобы куда-то идти, остались за столами. Один поднял голову, тупо посмотрел на парочку в разорванной одежде, в пыли, с ошалелыми глазами.

— Здоров! — пробормотал пьяный и уронил голову в винную лужу.

Ирдик уткнулась лицом в грудь Кэра и зарыдала.

— Фейерверк — единственное на празднике Игр, что не вызывает у меня отвращения!

Фаргал глядел на ночное небо, расцвеченное магическим пламенем.

Царь и его друг, посол Священных островов Кен-Гизар, стояли на просторном балконе, над которым загорались, смешивались и гасли фонтаны магических огней. Отсветы их играли на лице Фаргала, на его обнаженной груди, которую пересекала проложенная шелком перевязь меча. Макушка Кен-Гиза-ра, полагавшего себя высоким, едва достигала драгоценной заколки, скреплявшей густые черные волосы царя пониже затылка. Фаргал смотрел на фейерверк, а Кен-Гизар смотрел на Фаргала, в который раз восхищаясь его мощными, перевитыми жилами мускулами и великолепным сложением, вызывавшим ощущение не тяжкой силы, а, наоборот, непостижимой легкости. Казалось, из широченных плеч царя-воина выметнутся крылья, и он, так похожий на огромную хищную птицу, взмоет в черное небо и окунется в водопады волшебного огня.

Фаргалу было без малого пятьдесят, но выглядел он не старше тридцати. И вряд ли нашелся бы в Карнагрии боец, способный одолеть царя в поединке. Даже сам Кен-Гизар, лет тридцать назад непревзойденный фехтовальщик, в свои лучшие годы не продержался бы против Фаргала и минуты. Теперь же, когда послу Священных островов перевалило за шестьдесят, а его большое грузное тело уставало даже от получаса обязательных утренних упражнений, сокту оставалось только с легкой завистью любоваться повелителем Карнагрии. Пусть и Кен-Гизар выглядел лет на двадцать моложе своих лет, пусть ум его был много искушенней, чем у царя, пусть даже сам Яго отметил Кен-Гизара своим вниманием, но никогда уже сокт не ощутит упругой молодой силы в мышцах и той особой легкости, когда по утрам избыток жизни заставляет спрыгнуть с ложа навстречу новому дню. Разве что Яго пожелает вновь даровать ему юность!