Александр Сапегин - Питомец

«Осуждаете?» — спросил я.

Настоятель набрал в грудь воздуха, приготовившись разразиться гневной тирадой, но не успел самую малость. Пока он с протяжным змеиным шипением пропускал воздух между зубов и собирался с мыслями, я продолжил:

«Молчите, прошу вас, брат Фра, ничего не говорите, просто выслушайте меня. Это ведь не трудно? Вы пришли, горя праведным гневом и желая высказать мне все, что накипело, и если вам не удастся сдержать эмоции, то это станет чрезвычайной глупостью и непоправимой ошибкой. Согласитесь, в любой драке или споре присутствуют две стороны. Иногда их больше… бывает, в ссору лезет третий. К чему это я? К тому, что у рургов может быть своя правда, и она может оказаться выше охотничьих россказней. Попробуйте взглянуть на мир моими глазами. Чему вы удивляетесь, брат Фра? Вам никто не предлагает обзавестись крыльями и хвостом, просто отрешитесь на пару минут от мирской суеты, вообразив себя рургом. Вообразили? Подавляющее количество моих соплеменников нельзя назвать разумными. Будем смотреть правде в глаза: они обычные хищные твари, против натуры не попрешь. Но у рургов есть один несомненный плюс, который отсутствует у большинства людей. Они живут в гармонии с окружающим миром и природой. Что вы так недоверчиво на меня смотрите? Поражены тем, что мною затронута тема жизни в гармонии? Вы удивитесь, брат Фра, но в природе все взаимосвязано и нет ничего бесполезного: ни растений, ни тварей. Люди забыли об этом, принявшись переделывать окружающий мир под себя и свои нужды, став большими хищниками, чем все зверье, вместе взятое; Только люди убивают ради развлечения. Брат Фра, вам что-нибудь известно о Южном Бронсте?»

— Провинция на юго-западе Империи, она?

«Она, брат Фра, она. Печально знаменитый кусок земли, снискавший унылую славу после эпидемии черной язвы, по последствиям сравнимой разве что с набегами кочевников. После язвы и налетов дикарей людей на земле не остается, города пустеют, лишь кладбища, могилами напоминая живым о бренности бытия, раздвигают пределы, а маги расписываются в полном бессилии перед смертельной заразой».

— Я не понимаю…

«Терпение, брат Фра, все будет. Проявите терпение, — крутнувшись на месте, будто кошка, выбирающая место под лежанку, после чего рухнув на пол и положив голову на мягкое сиденье старинного, основательно потертого и неизвестно каким ветром занесенного в монастырь стула, я продолжил: — Умные книги, написанные умными людьми, сиречь историками, повествуют о наместнике Де Керде. Сиятельный герцог правил мудро, богатства края множились, поля давали небывалые урожаи, а тучным стадам скота давно потеряли счет. Как это водится, успешный ставленник императора не мог не обзавестись группой-другой завистников. Что только ни делали враги, чтобы очернить герцога Де Керде в глазах императора, — все бесполезно. И тогда они принесли жертву черным колдунам, проклявшим провинцию и наместника. Страшная болезнь, насланная последователями темного культа, опустошила некогда богатый и процветающий край. Так написано в книгах, но на самом деле все было несколько иначе…»

Который раз за последнее время я ступал на тонкий лед гипотез и тщательно замаскированной лжи, столь похожей на правду, что в нее хотелось верить больше, чем самым надежным фактам и железобетонным аргументам. Да, так было написано в потрепанных книгах, которые читала Лилина, но я подозревал, что причина эпидемии крылась в другом, и выдал теорию монаху как неопровержимый исторический факт, взятый из реального источника, нимало не смущаясь отсутствием доказательств и кивая на родовую память рургов. Все равно проверить меня и поймать на лжи у настоятеля не получится.

Тексты в летописях пестрели намеками, открывавшими передо мной возможности для придания большей правдивости повествованию. Не буду скрывать, совсем не в глубине души, а ближе к поверхности у меня теплилась надежда на критическое осмысление мира братом Фра и его неординарный пытливый ум. Вся импровизированная эскапада, основанная на полумифических допусках и непроверенных фактах, задумывалась ради одного — взращивания в душе брата Фра зерна сомнения. Я лелеял мечты о том, что настоятель, послушав мои бредни, не останется в стороне, а творчески разовьет постулат о сохранении многообразия мира. Ваш покорный слуга взялся за роль проповедника и пытался внушить нежданной пастве, что человек не венец творения, а один из винтиков бытия, который по своему незнанию разрушает окружающий мир. Добившись заинтересованности от оппонента, переставшего желать мучительной смерти одному крылатому засранцу, я продолжил:

«Герцог был сильным, любимым народом хозяином, радеющим за благополучие всех граждан, а не только кучки аристократов, и он очень обеспокоился, когда ему сообщили о рургах, имевших наглость опустошать поля и пастбища. Недолго думая, Де Керде приказал охотникам перебить опасных вредителей. Кто этих тварей знает, вдруг они спалят поля? Сказано — сделано, денег герцог не жалел, гильдия охотников за один сезон буквально озолотилась. Сейчас никто не может сказать, что это было: незнание, нечаянная диверсия или чей-то злой умысел, но наместнику забыли сообщить, что рурги уничтожают крыс. Да, брат Фра. Крылатая мелочь в основном выкармливает потомство грызунами: крысами, мышами, сусликами, не брезгует змеями, рыбой и птицами. Что такое южная сорная или полевая крыса, вы знаете, брат Фра? Нет? Эти неаппетитные создания (хотя некоторые мои соплеменники готовы поспорить со мной по этому вопросу) немногим меньше привычных вам серых крыс, и хвост у них на пару ногтей короче и покрыт короткой шерстью. В урожайные годы крыса может наплодить от восьми до двенадцати детенышей. Разоряли в детстве крысиные и мышиные гнезда? Вижу, баловались. И вновь я не открою новых земель: через три-четыре месяца крысята становятся половозрелыми и могут спариваться, еще через три месяца самки приносят первый приплод. Киваете, понимаю: истина для младенцев, привычная сельскому жителю картина. Сейчас я вам добавлю в нее несколько грубых мазков и черной краски в натюрморт. Крысы очень плодовиты. Трех лет жизни им вполне хватает, чтобы оставить после себя многочисленное потомство. Первое поколение не успевает покинуть гнездо, как его место занимает второе. Природа держится на гармонии и равновесии, я вам говорил, если помните. В естественных условиях численность крыс регулируют рурги, лисы, ласки и другие животные, не брезгующие крысятинкой, но тут в процесс невольно, а точнее — вольно, по незнанию реалий и с грацией носорога в посудной лавке, вмешался человек. В одно мгновение из-под дома был выдернут добрый кусок фундамента. Брат Фра, если из-под монастырской колокольни выдернуть половину нижнего венца, что с ней случится? Вот вы смеетесь. Понимаю, глупый вопрос. Завалится ваша шаткая богадельня, раскатится по бревнышку — и вся недолга. Охотники не строители, размышлениями о блоках и фундаментах не озабочены. Деньги они получили авансом, к которому добавился щедрый карт-бланш на продажу пойманных рургов и яиц из кладок. Если верить хроникам, цены на питомцев в тот год рухнули вдвое. Когда рынок насытился до предела, остальных элементарно перебили. Дурное дело нехитрое, в самый разгар сезона размножения несколько десятков ватаг частым гребнем прошлись по лесам и полям. Напуганные активностью, лисы ушли сами, по пути избегая охотников и магов, понаставивших сотни ловушек и отпугивателей. Совы, соколы и ласки не справились с возросшей численностью оборзевших грызунов. Через год крыс наплодилось так много, что они начали сбиваться в громадные стаи и нападать на поля, травя рожь и пшеницу. Урожай был погублен на корню, и полчища грызунов ринулись в города и селения, прячась в амбарах и магазинах, лазая по помойкам и кладбищам. Мертвечиной, как вы понимаете, они тоже не брезговали. И случилось то, что должно было случиться… Закономерный итог глупой, непродуманной политики. Им стала Крыса с большой буквы „К“. Простите, если это будет для вас откровением — крысы черной болезнью не болеют, но они прекрасно переносят ее через слюну и помет. Мукомольни одинаково мололи и зерно, и засохшие испражнения, люди ели немытые и погрызенные фрукты, заражались, сами не ведая того… Прошло несколько месяцев, в течение которых богатый край превратился в мертвую пустыню с выжженными похоронными командами деревнями и городами. Уцелевшие рурги Южного Бронста разнесли по свету образы двуногой ходячей смерти, разоряющей гнезда и убивающей невинных. Страх перед „ходячей смертью“ передавался из поколения в поколение, отложившись в родовой памяти. А теперь, брат Фра, поставьте себя на мое место. В ваш лес пришли воры, крадущие детей, и когда вы поймали их на горячем, они начали убивать. Рурги были в панике, а когда я остановил охотников, — я ненадолго замолчал, перестав транслировать настоятелю плакаты со словами. Этакая многозначительная пауза для размышлений. — Рурги перебороли извечный страх… Мне подсказать или вы сами додумаете, что они бы сделали с людьми?»