Анджей Ясинский - Толлеус, искусник из Кордоса

– Ладно, – примирительно сказала трактирщица. – Заходи, коли пришла, – добавила она, посторонившись. – С чем пожаловала-то?

– Родню проведать, – отозвалась старуха, стукая клюкой по доскам пола.

В этот час почти все столы оказались заняты. Можно было найти свободное местечко, но обе, не сговариваясь, сразу же направились на кухню.

– Похлебку! – крикнула Сабана кухарке, когда обе уселись за маленький столик. – Ну, Бройла, рассказывай, как сама, как твои?

– Как, как… Так же, как и три месяца назад. Только дед мой кашлять стал еще больше, а старшой палец сломал. Так что подтянуть пояса малость пришлось, пока не срослось. Но сейчас уже ничего – и топор, и молоток держать может.

– Так что не пришла? Уж накормила бы…

– Что ходить побираться? Не помирали с голоду, и ладно. А ты, я вижу, все толстеешь. Скоро, как я, с палкой ходить начнешь, так отяжелеешь. Видишь, как оно случается, когда еды полно.

– Кажется тебе. В свои старые юбки влезаю, – добродушно отшутилась трактирщица.

– Твой-то Оболтус как? Определила его к делу али все так и пихаешь то туда, то сюда?

– Пускай разному учится. Глядишь, выйдет толк. А то помру, кто за ним присмотрит?

– Ты бы лучше его в своем деле натаскивала. Все равно наследство, – гостья повела рукой вокруг, – ему достанется. А то ведь прахом все пойдет, если он у тебя слуг гонять да деньги считать как следует не сможет.

– Мал он еще для этого. Подрастет, возьму к себе, покажу, где чего. А пока рано. Да и боюсь загадывать, как дело обернется. От матери его который год ни слуху ни духу, да только как бы не выползла откуда-нибудь на наследство-то! – Сабана тяжело вздохнула.

– Мамаша-то его непутевая? Уж, поди, окочурилась давно в какой-нибудь сточной канаве.

– Как знать, – снова вздохнула трактирщица.

Женщины помолчали.

– Так где внучок-то? – снова вспомнила про Оболиуса Бройла.

– Был тут у меня один постоялец… Пристроила с ним в столицу съездить.

– Столица – это, конечно, хорошо. Да только мы люди простые, родни у нас там нет. Так что я все равно не пойму, зачем ему туда.

– Там и чародеи, и богачи, и благородные живут. А ну как приглянется он кому?

– Хех! – хихикнула гостья. – Приглянется! Скажешь тоже! Он у тебя не красна девица, а рожа плутовская. Такого даже на порог приличного дома не пустят.

– А вот чародею тогда понравился. Сказал, способности у пацана есть.

– Может, и есть, а может, и нету. Откуда у него способности-то?

– А от папаши?

– А кто папаша-то? Неведомо!

– В том-то и дело. Может, чародей какой.

– Или свинопас, – не согласилась Бройла. – И все едино, деньги на учебу нужны. Ты у нас богачка, но даже тебе не по карману. Неужто думаешь, в столице по-другому?

– Ничего я не думаю, – насупилась Сабана и отодвинула тарелку.

– Ты же все время шибко много думала, а тут нет? – с удовольствием поддела сестру гостья, ловко орудуя ложкой.

– Столица столицей, не в ней дело. Постоялец непростой. Я решила, что Оболтусу послужить такому господину только на пользу.

– Рассказывай, кто такой. А то все ходишь вокруг да около, мозги мне пудришь.

Сабана помолчала, теребя в руках пряник. Наконец решилась:

– Искусник кордосский, вот кто.

Бройла закашлялась. Потом тоже отодвинула показавшую дно тарелку и очень серьезно спросила, вглядываясь в глаза собеседницы:

– Ты что, дура?

Трактирщица, потупившись, молчала. Тогда Бройла решила уточнишь:

– И о чем ты только думала? Кордосцы – они же как звери, сама знаешь!

– Ты не говори за меня, что я знаю, а чего не знаю. Это уж я сама как-нибудь, – огрызнулась Сабана. – Звери, ха! Обычные они люди, живут, землю пашут, детей родят, как все.

– А искусники?..

Хозяйка помолчала, жуя губу, но все же нашлась с ответом:

– Так ведь и чародеи тоже не от мира сего. Против чародеев-то ты ничего не скажешь. Взял бы тот чародей Оболиуса, так ты бы первая поздравлять пришла!

– Так то чародей!

– А я тебе говорю – все они одного поля ягоды. И собачатся промеж собой не потому, что наши добрые, а заграничные злые. Просто кость не поделили, вот и грызутся.

– И давно уехали?

– Мунара почти сменилась.

Бройла какое-то время не шевелилась, а потом внезапно завыла:

– Кровиночку загубила! Три недели от мальчонки ни ответа ни привета! Это ж надо удумать – отпустить с искусником!

Сабана, нахохлившись, сидела напротив, уставившись в кружку с травяным отваром. Потом в сердцах швырнула измятый пряник на стол.

– Вытри сопли! Все будет хорошо. Оболиус – конечно, оболтус, но смышленый, не пропадет. Что вестей нет, так откуда бы? Грамоту он не шибко уважает, вот и не торопится письма писать. Обожди, заскучает, пришлет весточку.

– Его уж, почитай, в живых нет! – не унималась гостья.

– Ничего ему не сделается. Живехонек. Уж в этом не сомневайся.

– Откуда ты знаешь? – окрысилась Бройла.

– Не дури! Как у них там, в Кордосе, не знаю, но здесь, у нас, порядок. Нельзя людей так просто губить. А старик приезжий, за ним особый пригляд.

– Что ты болтаешь! Какой пригляд!

– Такой! Неужто думаешь, что «Всевидящее Око» искусника на своей земле без присмотра оставит? Должен быть пастух. Так-то!

Довод оказался весомый, и Бройла затихла так же внезапно, как начала голосить.

– Наверное… – наконец согласилась она. – Но все равно зачем?..

– Затем!.. Польза-то будет. Я так рассудила: искусник этот – старик безобидный. Все время вел себя смирно, разговаривал хорошо. Чудаковатый слегка, но это еще никому не повредило. Он только-только после болезни, а поехал. Коли помрет, Оболиус домой завсегда сможет вернуться. Ежели повезет, так даже чем-нибудь полезным разживется. Добра у кордосца – целый сундук. Ты вот еще не видала, какую он мне ложку смастерил. Вот я тебе покажу, обзавидуешься! – Сабана потрясла подарком Толлеуса, висевшим у нее на поясе на цепочке.

Тут же кухарке был сделан новый заказ – на этот раз хозяйка запросила сырую репу. Во время демонстрации Бройла молчала. Но когда сама отведала кашу, в которую ложка превращала жесткие овощные кубики, глаза ее округлились.

– Если мой бездельник дурака валять не будет и посмотрит, как и что искусник делает, то тоже научится. Есть у кордосца этого такая особенность – все свои мысли завсегда вслух проговаривать. Вот и пусть Оболиус слушает да запоминает. Глядишь, и сам дед что объяснит: старики-то любят поучать молодежь. Ты только представь, что случится, если мой Оболтус тоже научится такие вот ложки делать! За ними очередь от самого Широтона выстроится!

– Что запомнит? Чему научится? Дура ты, дура! Это же искусник! Они же без своих волшебных палочек ничего не умеют! У Оболиуса-то такой нет!

– Не знаю, – рассердилась Сабана. – Умеют – не умеют, откуда мне знать? У пацана дар, вот и пусть соображает, что к чему. А я не ведьма и в чарах не разбираюсь! И вообще, все это я уже потом придумала, а сперва как будто кто велел: «Отдай!» Причем старик этот перечить не стал, даже слова не сказал, как будто ему тоже кто-то словечко шепнул. Вот так вот чудно получилось.