Аркадий и Борис Стругацкие - Мир Полудня (сборник)

Тойво, впрочем, интересовала больше реакция друга его, Льва Николаевича Толстова, работника Флеминга, специалиста по конструированию и запуску в существование искусственных организмов. А реакция у специалиста была такая. Сначала – полное непонимание, беспорядочное лупанье глазами и неуверенная улыбка человека, подозревающего, что его разыгрывают, да еще и не слишком умно. Далее: озадаченно сдвинутые брови, взор, пустой и обращенный будто бы внутрь себя, и задумчивые движения нижней челюстью. И наконец – вспышка профессионального негодования. Да вы понимаете, о чем говорите? Вы имеете хоть какое-то представление о предмете? Вы вообще видели когда-нибудь искусственное существо? Ах, только в хронике? Так вот, нет и не может быть искусственных существ, которые способны забираться через окна в спальни людей. Прежде всего, они медлительны и неуклюжи и если уж двигаются, то не к людям, а от людей, ибо естественное биополе им противопоказано, даже кошачье биополе… Далее, что значит «размером примерно с корову»? Вы бы хоть попытались прикинуть, какая энергия нужна эмбриофору, чтобы развиться в такую массу хотя бы и за час. Да здесь бы ничего не осталось, никаких коров бы не осталось, это выглядело бы просто как взрыв!..

Допускает ли он, что здесь были задействованы эмбриофоры неизвестного ему типа?

Ни в коем случае. Таких эмбриофоров в природе не существует.

Что же здесь произошло, по его мнению?

Лев Толстов не понимал, что здесь произошло. Ему надо было осмотреться, чтобы прийти к каким-нибудь выводам.

Тойво оставил его осматриваться, а сам вместе с Базилем отправился в клуб, чтобы перекусить. Они съели по бутерброду с холодным мясом, и Тойво принялся варить кофе. И тут:

– В-в-в! – произнес вдруг Базиль с набитым ртом.

Он сделал мощный глоток и, глядя мимо Тойво, рявкнул свежим голосом:

– Стоп машина! Ты куда это нацелился, сынок?

Тойво обернулся.

Это был мальчишка лет двенадцати, лопоухий и загорелый, в шортиках и курточке-распашонке. Зычный оклик Базиля остановил его у самого выхода из павильона.

– Домой, – сказал он с вызовом.

– А подойди-ка сюда, пожалуйста! – сказал Базиль.

Мальчик приблизился и остановился, заложив руки за спину.

– Ты здесь живешь? – спросил Базиль вкрадчиво.

– Мы здесь жили, – ответил мальчик. – В шестерке. Теперь больше жить не будем.

– Кто это – мы? – спросил Тойво.

– Я, мама и отец. Вернее, мы здесь были на даче, а живем мы в Петрозаводске.

– А где же мама и отец?

– Спят. Дома.

– Спят… – повторил Тойво. – Как тебя зовут?

– Кир.

– Твои родители знают, что ты здесь?

Кир помялся, переступил с ноги на ногу и сказал:

– Я сюда только на минутку вернулся. Мне надо забрать галеру, я ее целый месяц мастерил.

– Галеру… – повторил Тойво, рассматривая его.

Лицо мальчика ничего не выражало, кроме терпеливой скуки. По всему было видно, что озабочен он только одним: поскорее забрать свою галеру и вернуться домой, пока родители не проснулись.

– Когда вы уехали отсюда?

– Нынче ночью. Все отсюда уезжали, и мы тоже. А галеру забыли.

– Почему же вы уехали?

– Была паника. Вы что, не знаете? Тут такое было! И мама напугалась, а отец сказал: «Ну, знаете ли, поехали отсюда домой». Сели в глайдер и улетели… Так я пойду? Или нельзя?

– Погоди минутку. Почему была паника, как ты считаешь?

– Потому что появились эти животные. Вышли из леса… или из реки. Все почему-то их испугались, забегали… Я спал, меня мама разбудила.

– А ты не испугался?

Он дернул плечом:

– Ну и я испугался сначала… со сна… Все вопят, все орут, все бегают, ничего не понять…

– А потом?

– Я же говорю: мы сели в глайдер и улетели.

– Животных этих ты видел?

Он вдруг засмеялся.

– Видел, конечно… Одно прямо в окошко влезло, рогатое такое, только рога не твердые, а как у улитки… очень потешное…

– То есть ты сам не испугался?

– Нет, я же вам говорю: испугался, конечно, что я вам врать буду? Мама вбежала вся белая, я думал – несчастье какое-нибудь… Думал, с папой что-нибудь…

– Понятно, понятно. Но животных-то этих ты не испугался?

Кир сказал с досадой:

– Да почему их надо бояться? Они же добрые, смешные… Они же мягкие, шелковистые такие, как мангусты, только без шерстки… А то, что они большие, – так что же? Тигр тоже большой, так что же, я его бояться должен, что ли? Слон большой, кит большой… Дельфины большие бывают… А эти животные ну никак не больше дельфина, и ласковые они такие же…

Тойво посмотрел на Базиля. Базиль, отвесив челюсть, слушал странного мальчика, держа на весу надкушенный бутерброд.

– И пахнут они хорошо! – продолжал Кир горячо. – Они ягодами пахнут! Я думаю, они ягодами и питаются… Их бы надо приручить, а бегать от них… чего ради? – Он вздохнул. – Теперь они ушли, наверное. Ищи их теперь в тайге… Еще бы! Так на них все орали, топали, махали руками! Конечно, они испугались! А теперь попробуй их примани…

Он опустил голову и предался горестным размышлениям. Тойво сказал:

– Понятно. Однако родители с тобой не согласны? Так?

Кир махнул рукой:

– Да уж… Отец еще ничего, а мама категорически: ни ногой, никогда, ни за что! И мы теперь улетаем на Курорт. А они ведь там не водятся… Или водятся? Как они называются, вы не знаете?

– Не знаю, Кир, – сказал Тойво.

– Но здесь ни одного не осталось?

– Ни одного.

– Так я и думал, – сказал Кир. Он снова вздохнул и спросил: – Можно мне взять свою галеру?

Базиль наконец пришел в себя. Он шумно поднялся и произнес:

– Пойдем, я тебя провожу. Так? – спросил он Тойво.

– Конечно, – ответил тот.

– Зачем это меня провожать? – возмущенно осведомился Кир, но Базиль уже возложил длань свою на его плечо.

– Пойдем, пойдем, – сказал он. – Всю жизнь я мечтал посмотреть настоящую галеру.

– Она не настоящая же, она модель…

– Тем более. Всю жизнь мечтал посмотреть модель настоящей галеры…

Они ушли. Тойво выпил чашечку кофе и тоже вышел из павильона.

Солнце уже заметно припекало, на небе не было ни облачка. Над пышной травой площади мерцали синие стрекозы. И сквозь это металлическое мерцанье, подобно диковинному дневному привидению, плыла к павильону величественная старуха с выражением абсолютной неприступности на коричневом узком лице.

Поддерживая (дьявольски элегантно) коричневой птичьей лапой подол глухого снежно-белого платья, она, словно бы и не касаясь травы, подплыла к Тойво и остановилась, возвышаясь над ним по крайней мере на голову. Тойво почтительно поклонился, и она кивнула в ответ – вполне, впрочем, благосклонно.

– Вы можете звать меня Альбиной, – милостиво произнесла она приятным баритоном.

Тойво поспешил представиться. Она наморщила коричневый лоб под пышной шапкой белых волос: