Виктор Тюрин - Хочешь Жить - Стреляй Первым

Мне сняли комнату в квартале от клуба Мясника, где мне предстояло выступать. Темная комнатушка с грязным, мутным окном. Койка, шкаф и умывальник — это все, что составляло меблировку этой дыры, впрочем, ничего другого в нее бы и не влезло. Единственное, что меня хоть немного радовало, за эту дыру мне не приходилось платить. Три раза в неделю я тренировался, а по субботам выступал на арене. Сначала была заранее объявленная схватка с кем-нибудь из боксеров или борцов, уже заработавших себе имя выступлениями на арене. Потом минут через двадцать приглашали всех желающих померяться силами с победителем. Приз выигравшему схватку — пятьдесят долларов. К моему удивлению любителей помахать кулаками находилось немало. К последним, в своем большинстве, относились матросы с кораблей. Дрались они жестко, применяя весь набор запрещенных приемов, которые только мог придумать человек в ущерб своему ближнему. Драться приходилось в полную силу, стараясь вырубить противника в первые минуты и с максимальным уроном. К этому выводу я пришел, когда во время одного из моих выступлений, на арену вылез здоровенный матрос. До этого момента я старался ублажать публику, растягивая поединки. Но в этот раз все пошло по-другому. После того как матрос второй раз оказался на полу, а свист, крики и грязные шуточки достигли апогея, тот озверел окончательно. Выхватив из кармана нож, бросился на меня. Единственное, что тогда спасло меня, то это слепое бешенство быка, с которым он бросился на меня. Уйдя от удара, я подсечкой сбил его с ног. Потом, с силой ударил ногой в висок и услышал, как хрустнула кость.

За каждый такой вечер я получал двадцать пять долларов. В дни, свободные от тренировок и выступлений работал в кабаке, принадлежавшем Мяснику, охранником и вышибалой. Кабак представлял собой смесь бара и танцевальной площадки. Столиков, как таковых не было. Вдоль двух стен стояли длинные скамьи, а пили у стойки. Представлял он собой, если можно так сказать, дешевую пышность. Бумазейные занавеси, грубая лепнина и вперемешку развешанные по стенам картины и литографии на фривольные и морские темы. Назывался он одиозно 'Путеводная звезда', а ниже на огромных железных крюках перед входом болталась вывеска 'Большие вечерние танцы'. Женщин в наше заведение пускали бесплатно, а вот мужчинам приходилось платить за право потанцевать и выпить — двадцать пять центов. Днем беспокойство доставляли толь-ко отдельные гуляки, но чем ближе время сдвигалось к полуночи, тем больше становилось посетителей. Танцы под музыку писклявой скрипки, бухающего контрабаса и дребезжащего пианино были такими же буйными и неорганизованными, как и сами танцоры. К часу ночи веселье становилось настолько диким, что кабак временами мне напоминал сумасшедший дом. Тут то и начиналась работа вышибал. Пьяные драки вспыхивали то в одном конце зала, то в другом. Мастеровые, матросы, воры, сутенеры и их шлюхи, не задумываясь, пускали в ход, как кулаки, так кастеты и ножи. Женщины мало в чем уступали мужчинам в своих проявлениях злобы и неистовства. Ударить коленом в причинное место мужчине или ткнуть пальцем в глаз сопернице, а потом, схватив за волосы, бить ее лицом о стену — этого сколько хочешь!

К трем часам утра, когда заведение закрывалось, начиналась завершающая часть нашей работы. Выставив последних гуляк на свежий воздух, мы начинали вытаскивать на улицу вконец упившихся клиентов, не забывая при этом предварительно очистить их карманы. Закончив, мы становились у стойки и делили добычу. Затем кто-нибудь из барменов доставал бутылку и пускал ее по кругу, после чего мы начинали расходиться по домам. Выходя на улицу, я всегда стоял несколько минут на свежем воздухе, наслаждаясь ночной тишиной и покоем после сцен разгула и буйного веселья. Мне нравились эти минуты, приносившие в душу спокойствие и умиротворенность. Они стали для меня своеобразным ритуалом, даже в те дни, когда было холодно и сыро или шел проливной дождь. Идя домой, я привычно оглядывался по сторонам, держа наготове револьвер, лежащий в кармане сюртука. Шансы быть ограбленным и убитым были достаточно реальны, особенно в районах, где проживали бедняки. Где жил и я. Живя на человеческой помойке уже четвертый месяц, я стал уставать от грубости и жестокости окружающих меня людей, от неустроенности быта. Подобный суррогат жизни был не для меня. И это был не гонор человека двадцать первого века с высокими запросами, а простое понимание ситуации: подобная жизнь и работа могли удовлетворить только громилу со здоровыми кулаками и куриными мозгами. Приглядываясь к местной жизни и людям, я искал любую возможность подняться наверх, но даже не смог стать равноправным членом банды, так как был 'человеком со стороны', не имевший ни известных преступлений за своей спиной, ни знакомых уголовных авторитетов. Просто кулачный боец, выступающий за деньги на потеху публике. До первой серьезной травмы, после чего меня вышвырнут на улицу и возьмут другого. Попыткам вырваться из человеческого болота мешало плохое знание внутренних хитросплетений местной жизни, а также отсутствие связей и денег. Всю свою прошлую жизнь я был солдатом, исполнителем. Мог быстро оценить или проанализировать сложившуюся на месте ситуацию, проявить инициативу в ходе операции, но это был мой предел. Правда, был и плюс. Моя прежняя жизнь приучила меня жить с оглядкой, что оказалось здесь одним из основных правил выживания в городских трущобах. Мне даже не пришлось переиначивать свой основной принцип, которым я руководствовался в моей бывшей работе: 'Не оставлять ни шанса врагу!'.

Искать наиболее быстрый выход из жизненного тупика, в котором я оказался, меня заставляло не только мое животное существование, но и моя работа, то чем я зарабатывал себе на жизнь. Схватки на арене и работа вышибалы. Если на арене противник у меня был перед глазами, то в кабаке, пьяный или одурманенный клиент мог запросто ударить ножом в спину или проломить голову, как моему предшественнику, чье место я занял. Ему разбили голову кистенем, когда тот вышел подышать свежим воздухом. Убийцу так и не нашли. Предполагали, что это был один из буйных клиентов, который был выброшен им из кабака. Я даже пытался использовать свои знания и возможности, как человека будущего, но, к сожалению, они были настолько специфичны, что не представляли никакого практического применения в этом времени.

Здесь никому были не нужны мои исчерпывающие знания о марках и тактических свойствах оружия будущего, как и мастерское вождение техники, от мотоцикла до вертолета. Единственное, что осталось при мне и не только не потеряло своей ценности, а еще больше набрало вес, то это искусство убивать человека.