Макс Аллан Коллинз - Мумия

– Я соглашусь, если вы предложите мне другое вознаграждение, нефинансовое... если вы будете добры ко мне. Понимаете, я одинокий человек, и у меня очень тяжелая работа...

Эвелин убрала руку Хасана, брезгливо приподняв ее средним и большим пальцами, как будто пыталась отделаться от какого-то омерзительного насекомого. Затем она отвернулась и пару раз кашлянула, выра­жая этим свое отвращение.

Начальник тюрьмы оказался человеком гордым, и его сильно ранил безумный смех заключенных, ко­торые стали свидетелями такого жестокого отказа.

Опустив вниз большой палец – жестом, достойным Нерона, – он приказал палачу довести дело до конца.

И тот немедленно повиновался.

Люк под ногами О'Коннелла распахнулся, и одно­временно с диким криком Эвелин: «Не-е-е-ет!» быв­ший капрал Иностранного Легиона рухнул вниз, натягивая веревку.

Тело его дернулось...

...но при этом он остался жив и принялся отчаянно лягаться и извиваться, болтаясь в воздухе!

– Надо же, какая удача! – игриво покачал голо­вой начальник тюрьмы, складывая пальцы рук вмес­те. – Редкое явление. У него не сломалась шея. Так что мы сможем еще некоторое время понаблюдать за тем, как он будет дергаться, пока не задохнется окон­чательно.

Остальные заключенные отреагировали на случив­шееся по-разному. Кого-то предсмертные муки О'Коннелла развеселили. Отовсюду раздавался одобритель­ный хохот. Другие, напротив, проявили свое недоволь­ство. Наверное, они были возмущены тем, что осуж­денному приходится так долго страдать. Или они были разочарованы, что им не удилось понаблюдать за тем, как у человека ломается шея?

Джонатан, разумеется, не получил никакого удо­вольствия, глядя на несчастного, лицо которого силь­но покраснело от прилива крови. О'Коннелл продол­жал отчаянно вертеться на веревке, борясь с удушьем.

Эвелин что-то прошептала на ухо начальнику тюрьмы. Джонатан вздрогнул: конечно же, она не намерена предложить этому типу...

– Хамунаптра? – широко раскрыв глаза от удив­ления, переспросил Хасан. – Вы лжете!

– Я никогда не лгу! Я добропорядочная женщина.

Хасан нахмурился:

– Так значит, этот грязный поросенок знает, как найти Город Мертвых со всеми его сокровищами?

– Да…и если вы прикажете обрубить веревку, мы предложим вам... пять процентов.

О'Коннелл, задыхаясь, но все же продолжая слушать разговор Эвелин и Хасана, каким-то образом умудрился прохрипеть: «Пять процентов?» Глаза его были выпучены, как полагал Джонатан, из-за того, что он был поражен жадностью Эвелин. Но, наверное, еще и потому, что он задыхался и был близок к смерти.

– Ну, хорошо, – продолжала Эвелин. – Десять процентов.

– Пятьдесят, – отрезал начальник тюрьмы.

– Двадцать.

– Уступите... уступите же ему... – хрипел О'Коннелл, и лицо его стало приобретать синюшно-багровый оттенок.

– Сорок, – проговорил Хасан.

– Тридцать.

– Я... я умираю! – раздался прощальный стон О'Коннелла.

– Двадцать пять, – снизил свою долю начальник тюрьмы.

– Согласна! – воскликнула Эвелин, и они пожали друг другу руки.

Начальник тюрьмы одарил ее своей незабываемой улыбкой, обнажая зеленые зубы, и что-то выкрикнул палачу на арабском. Тот взмахнул кривым мечом, разрубил веревку, и О'Коннелл рухнул на землю.

Полумертвый, Рик покатился по гравию двора, все еще задыхаясь и откашливаясь. Но теперь он стал ге­роем дня: все заключенные ликовали. Они, аплодиро­вали ему, одобрительно свистели и смеялись от радос­ти. Правда, сам Рик еще не мог прийти в себя, а потому не сумел по достоинству оценить вновь обретенную свободу.

Джонатан сейчас чувствовал себя немногим луч­ше О'Коннелла. Надо же! Им придется отдать двад­цать пять процентов! Ну, теперь уж они точно долж­ны дойти до Города Мертвых...

Эвелин поднялась со скамьи и, перегнувшись че­рез перила балкона, улыбалась своему новому партнеру.

– Мне тоже очень приятно было познакомить­ся, – сообщила она.

В это мгновение О'Коннелл потерял сознание.

Нил с его двумя рукавами – Белым и Голубым – самая длинная река в мире и единственная, насколь­ко знал Ричард О'Коннелл, текущая с юга на север. Все в этой идиотской стране теснились к его берегам и идущим от русла каналам. И в Каире, и дальше, к югу, где долина Нила раскинулась на пять миль в ширину.

Под жарким палящим дневным солнцем река казалась полосой блестящего сатина, оттенком чуть тем­нее безоблачного неба. То тут, то там на берегах воз­вышались пирамиды. По спокойной глади изящно скользили лодки с пассажирами и грузом, а их паруса напоминали распростертые крылья чаек.

Умиротворенность этого пейзажа сводила на нет суета, царящая на мостках пристани рядом с прича­лами порта Гизы. Там сквозь толпы арабов в тюрба­нах и одеждах, похожих на ночные рубашки, протал­кивались туристы и группы путешественников. Повсюду мельтешили торговцы и наперебой предлагали простакам вещицы, якобы добытые при раскопках гробницы Тутанхамона. И, конечно же, вездесущие попрошайки требовали «бакшиш».

Это слово, означавшее «дайте что-нибудь», стало буквально национальным гимном. Его почти пропевали. О'Коннелл с джутовым рюкзаком на плече иг­норировал все просьбы. Даже на мальчика, скуляще­го «папа-мама умер, живот пустой », он не обратил ни малейшего внимания. Рик достаточно долго прожил в Египте и знал: стоит подать монетку одному, как тут же набросится вся свора. Получится, как с той ехав­шей на бал женщиной, вздумавшей подать милосты­ню у паперти Нотр-Дам.

Благодаря двадцати фунтам, которые О'Коннелл выпросил у своей спасительницы мисс Эвелин Карнахэн, чтобы кое-что приобрести, он превратился совсем в другого человека. Гладковыбритый, подстрижен­ный и причесанный, он выглядел великолепно и пре­красно сознавал это. Белоснежная рубашка без наме­ка на круги от пота под мышками, брюки, заправлен­ные в начищенные сапоги, и коричневый шейный пла­ток, закрывающий след от веревки, делали его поис­тине неотразимым.

Он сразу заметил в толпе своих компаньонов. Эве­лин была в белой широкополой шляпе и голубом пла­тье. Покрой его мог бы показаться старомодным, но со­блазнительные формы, которые оно подчеркивало, зас­тавляли забыть об этом. Ее брат красовался в пробко­вом шлеме и костюме цвета хаки. Брат и сестра тащили тяжеленные саквояжи, умудряясь одновременно дер­жаться с достоинством, придерживать головные уборы и следить за сохранностью кошельков. Это было нелиш­не, учитывая орду нищих и торговцев, через которую им приходилось продираться. Они направлялись к па­роходу «Ибис», пришвартованному возле пристани.

Нагоняя своих спутников, О'Коннелл услышал их спор.

– Как мы можем быть уверены в том, что он вооб­ще появится здесь? – говорила Эвелин. – Сейчас он, скорее всего, где-нибудь в баре пропивает мои двад­цать фунтов.