А Эльстер - Вниз и влево (СИ)

Отто чертыхнулся. С Ватиканом теперь придется договариваться, и, к тому же, срочно. А он, признаться, надеялся выгадать с неделю, подержав пана Ковалевского «под колпаком». Теперь, когда Эльза была врагом, Отто очень беспокоили железки, вживленные в его организм. Конечно, это были не реглеры, но кто знал, на что она способна? Простого замыкания будет достаточно, чтобы его прикончить. Он собирался найти врача, который, следуя его инструкциям, нейтрализовал бы проклятое оборудование. Но теперь на этом плане можно было поставить крест.

Хм, «крест»..? А что, подумал Отто, это может оказаться выходом.

Парадную форму он решил не надевать, собравшись на встречу. Бенини вряд ли оценит подобные театральные эффекты.

Люди Отто ошиблись только в одном: в предположении, что именно Ватикан нашел Тадеуша Ковалевского. На самом деле все обстояло наоборот.

Тадеуш распрощался с повстанцами после похорон отца. Полиция ли сдержала слово, или просто изменилась обстановка — но действительно, было похоже, что прежний кошмар миновал. Больше не было странных психических эпидемий, не исчезали люди десятками и сотнями за ночь, кого-то даже выпустили из тюрем и лагерей. Члены Сопротивления потянулись из подполья на поверхность, — по крайней мере, те, кого привела в его ряды эта история. Тут Тадеуш и решил, что его дела здесь закончены.

Стефан Лодзянский навсегда остался в подземельях Вены, где оборвалась его жизнь. В величественной пещере, похожей на подземный дворец, обрел он свое последнее пристанище. С ним простились те, кто знал его: его разведчики, Милош и Тадеуш. Двадцать три человека. После этого люди группы Лодзянского разошлись, кто куда, — хотя, конечно, Милош не был бы столько лет правой рукой Стефана, если бы не оставил себе теперь кое-каких дружеских контактов. Он обернулся и к Тадеушу:

— А ты куда теперь, племяш? К матери?

— Нет, — Тадеуш отрицательно покачал головой, — К матери поедешь ты, дядя Милош.

Милош понял, что отговаривать бесполезно. Они обнялись напоследок, и Тадеуш ушел.

…Он едва успел: Бенини с минуты на минуту собирался покинуть катакомбы, где все еще отсиживалась разгромленная «инквизиция». Он шел по коридору без оружия и с поднятыми руками: ясное дело, заметили его гораздо раньше, чем он добрался до места. В грудь ему взглянули автоматные дула, но старческий голос властно произнес:

— Отставить. Что вам угодно, юноша?

— Отец Умберто, я пришел узнать, собираетесь ли вы продолжить свой Крестовый поход…

— Забавный вопрос от того, кто только что срывал наши планы.

— Против Крестового похода я не имею ничего! — горячо сказал Тадеуш, — А что касается нашего противостояния, я был против совсем других вещей. Но я не собираюсь оправдываться. Я пришел по делу. И дело — в Эльзе… моей бывшей сестре и подруге. Знайте: если ее не остановить, все будет бесполезно. И если вы согласитесь со мной в этом, я хотел бы присоединиться к вам. Вдвоем нам с ней по одной земле не ходить, и в этом нет больше ничего личного.

Бенини взглянул на него оценивающе:

— Так-таки и ничего?

— Да, святой отец. Я уже не в состоянии никого судить: в этой истории у всех руки в крови по локоть, включая меня.

— Ты страшно наивен… но, в принципе, я видел с самого начала, что ты скорее наивен, чем злонамерен. Хорошо; думаю, это дело можно сделать среди прочих. Где искать эту Эльзу?

— Пока не знаю, — сказал Тадеуш, — но я к вашим услугам в розысках.

— Вижу, медальон ты так и не снял, — констатировал Бенини.

— Нет, — ответил Тадеуш, — Я уже вам говорил, что ношу его в знак личного обета. И если это неприемлемо, то я уйду…

— Ладно, — Бенини махнул рукой, — Все мы — в руках Господа. Ты больше не используешь силу ведьмы, сын мой, и больше не колеблешься. Это главное. А на тебе эта вещь или нет — вопрос формальный.

…Бенини был вполне согласен с тем, что Эльза представляет собой угрозу. Эта ведьма с дьявольской помощью одним пальцем сделала то, на что потребовались бы сотни экзорцизмов и вера всей страны, — и осталась жива! Благодаря ей СС ушли от расплаты, избежав массы неприятных вопросов в свой адрес, — несмотря на то, что вскрылись факты жертвоприношений в лагерях. Вполне вероятно, она и сейчас с ними в союзе, — думал священник. Официальное руководство Райха было крайне вежливо, Канарис лично заверил его, отца Умберто, в лояльности к церкви и готовности к сотрудничеству, хотя и отпал непосредственный повод… но старый разведчик, конечно, понимал: эти слова не имеют никакого отношения к практике. Фальшивому миролюбию ведьминых союзников он не верил ни на грош. Увы: пока он лелеял замысел похода против прогнившей части мира, дьявол прибрал к рукам и другую его часть! Теперь нечистый просто стравит эти две части между собой и полюбуется самоубийственной резней…

Да, святой отец бы без колебаний уничтожил Эльзу, — но она как сквозь землю провалилась.

…А через несколько дней, когда ватиканцы уже сменили подземелья на хорошо законспирированную квартиру, его ожидал еще один сюрприз. Отто Штальберг явился собственной персоной.

— Неплохо, сын мой, — иронично сказал Бенини, — Больший фурор вы бы произвели, разве что приди вы в униформе. Чем обязан?

— Я приложил руку к вашему поражению, — сказал Отто, — Вы понимаете, что с пустыми руками я бы после этого не явился. Вам интересно, где искать Эльзу фон Лейденбергер?

— Все интереснее и интереснее, — непонятно к чему, произнес Бенини, — Я имею в виду, ведьма быстро осталась без всех союзников. Ладно, я понял, зачем нам вы. А могу ли я поинтересоваться, сын мой, зачем вам мы?

Естественно, Отто не упомянул о Тадеуше Ковалевском ни словом. Вместо этого он проделал с собой ту же вещь, что некогда с Эльзой на допросе в профессорской лаборатории. Он нажал на что-то в области затылка, и часть его черепа сместилась, как крышка, обнажая электронную начинку. Отец Умберто осенил себя крестом.

— С помощью этого она может меня прикончить, — сказал Отто, — Но думаю, вы способны ей в этом помешать. Признаюсь: я не верю ни во что. Я служу только моему мертвому сюзерену. Я убью ее за барона. Я — орудие мести. Отнеситесь же ко мне и вы, как к орудию. Если вы согласны, позаботьтесь, чтобы ваше орудие не сломали.

Отец Умберто немного помолчал, потом указал Отто на диван. Он зажег свечу на столике, достал молитвенник, распятие и сосуд со святой водой, осенил лежащего крестным знамением и начал:

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti…

…Отто не знал, сколько это длилось. Когда конвульсии отступили, он едва смог открыть глаза. Им владела страшная слабость. Сразу стало ясно: он не имеет и понятия, как призвать возможности «особого» зрения. На его груди сиял серебром крест.