Роберт Джордан - Запретный город Готхэн

Уркманы увидели, что киммериец приближается с мечом в руке, и поняли его совершенно неправильно. Думая, что он намерен возглавить атаку, они в своем рвении опередили его. Им помогла также и паника, которая распространилась среди иргизов при виде скачущего на них Конана и его пятерых уркманов, что было похоже на удар с фланга.

В мгновение они перенесли внимание на новоприбывших, опорожняя свои полупустые колчаны задолго до того, Конан оказался в пределах прицельного выстрела. И сразу же после этого уркманы отпустили тетивы своих луков над головами своих лошадей, чтобы немедленно после этого разрушительного обстрела рвануться вперед с грохотом, сотрясающим долину.

На этот раз неровный залп защитников не мог остановить их. Перепуганные кочевники стреляли почти из всех луков, и в момент нападения большинство из их колчанов были уже пусты. Подъезжающих всадников встречали одиночные стрелы, выбив нескольких из них из седел, но наступающие уже штурмовали импровизированную баррикаду и разметали её. Кричащие уркманы мчались на лошадях между палатками, молотя налево и направо красными от крови мечами.

В одно мгновение в лагере иргизов ад вырвался на свободу. Испугавшись, кочевники вырывались и начинали бежать, но и там, где это им удавалось, они были растоптаны победителями. Опьяненные кровью уркманы не щадили ни женщин, ни детей. Те, кто смог вырваться из окружения, с криками бежали в сторону реки. Через мгновение и всадники, как волки, бросились вслед за ними.

Тем не менее, будто окрыленная призраком смерти, хаотичная толпа достигла берега первой, и, продравшись сквозь деревья, люди начали кричать и прыгать с высокого берега, топя друг друга в полном замешательстве. Прежде чем уркманы остановили своих лошадей на берегу, на покрытом пеной и потом скакуне появился киммериец.

Конан разъяренный этой бессмысленной бойней, был воплощением неистового безумства. Он схватил за уздечку лошадь первого подскакавшего к берегу человека и потянул так сильно, что животное, привстав на дыбы, потеряло равновесие и упало, сбрасывая всадника. Следующего воющего оборотня Конан хлопнул плашмя своим мечом так, так что только тяжелый кожаный колпак защитил его череп. Человек упал без сознания, вылетев из седла. Остальные закричали и резко натянули вожжи.

Гнев Конан действовал на них, словно вылитая в лицо ледяная вода, болезненно погасив опьяненные кровью нервы. Крики и убийственные взмахи беспощадных мечей раздавались между палатками в уже опускавшихся сумерках, но Конана это не заботило. Он не мог спасти никого в разоренном лагере, где воющие воины разрывали палатки, переворачивали повозки и поджигали огонь в сотнях мест.

Все больше и больше людей с пылающими глаза и измазанными кровью мечами подъезжало к реке, останавливаясь внезапно при виде стоящего на их пути Конан. И не было ни одного воина среди них, кто выглядел бы хоть вполовину так страшно, каким в этот момент казался киммериец.

Его глаза потемнели как угли, что горят под котлами в преисподней, а изо рта доносилось рычание.

Ярость не была наигранной. Маска цивилизованности спала, обнажив чистую первобытную дикость его души. Ошеломленные уркманы, все еще опьяненные своей кровавой страстью, осадили своих коней и, смущенные его видом, отодвинулись.

— Кто отдал приказ атаковать! — закричал Конан, его голос был похож на звонкий удар меча.

Он дрожал от ярости. Варвар был охвачен ослепительным пламенем гнева и смерти, которого не вынесет никто. В данный момент, он был таким же диким и по звериному безжалостным, словно самый дикий из варваров, обитающих в этой суровой стране.

— Гезун! — прокричало много голосов, и люди указали на хмурого воина. — Он сказал, что ты пошел вперед, чтобы выдать нас иргизам, и что мы должны ударить, прежде чем они смогут собратья и окружить нас. Мы верили ему, пока не увидели, как ты съезжаешь с горы.

С глухим ревом атакующей пантеры Конан бросился, как тавихрь, в сторону Гезуна и полоснул его мечом.

Прежде чем Гезуну удалось осознать опасность, он вылетел из седла мертвым, с разрубленным черепом.

Конан повернулся к остальным, которые отступили от него, столпившись вместе от страха.

— Собаки! Шакалы! Безносые обезьяны! Выродки! — северянин стегал их словами, которые жгли, как укусы скорпионов. — Сыновья бродячих дворняжек!

Разве я не говорил вам оставаться в укрытии? Или для вас мои слова стоят ровно столько же, сколько порыв ветра, или столько же, сколько листок, который может быть сдут дыханием такого пса, как Гезун? Вы пролили невинную кровь, и вся эта страна теперь будет преследовать нас, как шакалов. Где ваша добыча? Где золото, которым были загружены все повозки?

— Золота не было, — сказал один из воинов, вытирая кровь с лезвия.

Уркманы отшатнулись перед жестоко пренебрежительным, гневным, насмешливым хохотом Конана.

— Собаки, копающиеся в кучах навоза! Я должен оставить вас здесь, чтобы вы подохли!

— Давайте убьем его! — закричал какой-то воин. — Разве мы не более достойны, чем этот киммериец? Давайте убьем его и вернемся туда, откуда пришли. В этой пустынной стране нет никакого богатства.

Данное предложение не встретили аплодисментами. Ни у одного из них не было в колчане стрел, а некоторые даже отбросили луки в пылу боя. Все видели, что колчан на спине Конана был полон. Никто также не желал оказаться в пределах досягаемости его окровавленного меча, который, казалось, жил своей собственной жизнью в правой руке варвара.

Конан увидел их нерешительность и начал с них. Он не спорил, ни убеждал, как, вероятно, сделал бы кто-то другой. Если бы северянин сделал это, они убили бы его. Он сломил их сопротивление своими оскорблениями, ложью и убедительными угрозами, поскольку сознательно выбирал каждое слово, которое бросал в них. Они послушали его, потому что были волчьей стаей, и киммериец оказался одним из их наиболее опасных волков.

Даже один человек из тысячи не мог бы так, как он, издеваться над ними и выжить. Но была в нем какая-то превосходящая сила, которая отбирала у других уверенность в себе и приручала их гнев, что-то, обладавшее силой бурного ручья или рева ветра, что раздробило их волю своей первоначальной дикостью.

— У нас нет ничего против тебя, — самый смелый из них еще проявил последнюю искру сопротивления. — Иди своей дорогой, а мы пойдем своей.

Конан взорвался насмешливым хохотом.

— Ваша дорога заведет вас прямо в ад, — хмыкнул он ядовито. — Вы пролили кровь, и кровью же вам отплатят. Неужели вы думаете, что те, кто сбежал, оставшись в живых, не пойдут в ближайшие племена, чтобы поднять их против вас? Перед тем как взойдет солнце, вас окружат тысячи воинов.