Виктория Угрюмова - Голубая кровь

После бурь на побережье в этом месте иногда выносило старинные украшения, медные монетки или обломки оружия.

Новый же город, особенно сильно разросшийся при Магоне Айехорне, был окружен высокой и широкой крепостной стеной, и со всех сторон света сбегались к нему дороги, упирающиеся в кованые бронзовые ворота.

В гавани Газарры приставали корабли, прибывающие сюда и с соседних островов, и из далеких стран, о которых газарраты рассказывали друг другу всякие небылицы.

Здесь можно было встретить морских разбойников Ардалы, увешанных украшениями из резной кости; темнокожих жителей далекой Леронги, славящейся своими боевыми машинами; низкорослых габаршам-Цев, только-только отстроивших свой город после недавней войны; и многих других — купцов, воинов, наемников, странствующих прорицателей, жрецов, ремесленников — всех, кто искал новой жизни и надеялся поймать удачу за хвост. Они стекались в Газарру из самых дальних краев, потому что принято было считать: если где боги и готовы щедрой рукой отсыпать иному смертному пригоршню счастья — то это может случиться только в Царе Городов.

Кто владел Газаррой — владел всем.

И действительно, хорошо укрепленный город контролировал все торговые пути, как сухопутные, так и морские; а при Магоне Айерхорне — отце нынешнего царя — боги сделали Газарре еще один щедрый подарок: в предгорьях были найдены богатые залежи железной руды, и теперь войско газарратов могло похвастаться не только выучкой, но и прекрасным оружием.

Впрочем, газарраты побеждали и без него. Они выиграли войну с царством Шэнна, лежащим в тридцати днях пути на восход; победили морских разбойников с острова Ардала и сдерживали натиск варварских племен. Их часто просили о помощи и защите другие города-государства Рамора, и к чести газарратов можно сказать, что они никогда не отказывали соседям.

Велика была слава Газарры, но почти столь же знаменито было имя небольшой, но хорошо укрепленной цитадели — Каина, что лежала южнее, у самой границы с землями палчелоров и мехолнов.

Каин был тем преданным сторожевым псом, который уже по своей природе обязан любить хозяина, верно служить ему, а в случае необходимости не задумываясь отдать за господина свою жизнь.

Каин был замком на воротах, которые открывали доступ к Царю Городов, как иногда называли Газарру. Он был сторожевой башней, которая принимает на себя первый, самый яростный удар врага. Волнорезом, что защищает порт от неистовства моря… Кто владел Каином — не владел своей жизнью.

— Варвары — они варвары и есть. — Килиан ослабил ремень и попытался пролезть рукой под панцирь, чтобы почесаться.

Было очень жарко. Слишком жарко, если учесть, что до ритофо — сезона засухи — еще несколько новолуний.

— Варварство — это определение, которое дается цивилизованности, а не разуму целого племени! — Ад дон Кайнен был великим человеком, но и у него имелись свои маленькие слабости, в частности он очень любил разговаривать афоризмами. Так чтобы любое слово звучало как завет или назидание потомкам.

Другое дело, что с потомками в этом смысле не очень повезло. Потомки, а вернее, потомок вымахал на голову выше родителя, был шире в плечах и в последнее время не проявлял никакого желания внимать отцу и командиру открыв рот. Предпочитал учиться на личном опыте, совершать собственные ошибки, набивать шишки. Так что распинается Аддон зря — все равно Килиан останется при своем мнении.

Но это не очень страшно. Мальчишка вырос хороший. Смелый. Весь в отца. И недурен собой — а это уже в мать, Либину, первую красавицу Шэнна, которую Аддон двадцать пять ритофо тому назад похитил чуть ли не из-под венца.

Старший Кайнен внимательно оглядел сына: белокурый, зеленоглазый, с пушистыми ресницами и немного наивным выражением лица. Все это как-то не вяжется с горой крепких мышц, великанским ростом и твердой, выдвинутой вперед нижней челюстью, которая не то что говорит, а буквально кричит об упрямстве своего обладателя.

— Просто ты всякий раз готовишься так серьезно, будто тебе предстоит сразиться с войском Арда-лы, а не с ордой грязных кочевников, — недовольно пробурчал Килиан. — Все будет как всегда: налетят толпой, поулюлюкают, повизжат, постреляют из своих жалких луков, попытаются взобраться на стены и откатятся обратно, потеряв сотню-другую воинов.

— Глуп ты, сын! — вспылил Аддон. — «Как всегда» на войне не бывает. Ты что, не замечаешь, что мехолны постоянно совершенствуются — и всякий раз поступают иначе. В последний раз их «жалкие» луки выглядели до смешного похожими на наши тезасиу.

Килиан высказался в том смысле, что похожи — еще не значит такие же, но Аддон не дал ему договорить до конца.

— Да, Суфадонекса все еще на нашей стороне, но заруби на своем веснушчатом носу (Килиан побагровел от смущения), что везение на войне — штука ненадежная. Не знаю когда, — продолжил он уже спокойнее, — при моей ли жизни, или когда ты станешь главой клана, но мы еще столкнемся с тем, что мехолны будут для нас такой же угрозой, как и палчелоры. Нельзя недооценивать противников только потому, что они одеты в шкуры и топоры у их бронзовые. Наши предки, вероятно, начинали не лучше.

— Когда это было, — протянул молодой воин.

— Было! — рявкнул Аддон. — И хватит препираться. Займись-ка лучше делом. Помоги Руфу камни таскать.

Килиан помрачнел.

Помогать Руфу — задача не из приятных, потому что Руф — это тебе не всякий. Руф — это… Одним словом, Руф — это Руф, тут иначе не скажешь.

— Эльо Аддон! Эльо Аддон! — закричал, нелепо размахивая руками, невысокий крепыш с большим синяком во всю правую половину лица. Бровь у него подпухла, и сверху на нее был криво прилеплен лист целебной муссторы.

— Что тебе, Олькой? — сурово спросил тот, стараясь не рассмеяться.

Топорник Олькой был счастливо женат вот уже шесть ритофо и в своей жене души не чаял. Однако, когда супруга была в дурном расположении духа, она ничтоже сумняшеся колотила свою дражайшую половину Чаще всего любвеобильному Олькою доставалось за робкие попытки изменить жене. Глаз она с него не спускала, так что дальше попыток дело никогда не заходило, но неукротимая женщина не принимала этот факт во внимание и лупила мужа от души.

Заработав синяк-другой, несчастный бежал жаловаться эльо Кайнену и одной рукой всегда тащил за собой упирающуюся жену, тогда как в другой крепко сжимал отнятую у нее палку.

— Она опять поколотила меня, — сообщил он, демонстрируя командиру новые травмы.

— Посажу на хлеб и воду в гарнизонной темнице, — пригрозил Кайнен, не уточнив, кого именно. Он уже хорошо знал, что будет дальше.

Женщина залилась слезами, а Олькой бросился ее утешать и целовать. Спустя пару текселей они ворковали, как две птицы, вьющие гнездышко.