David Eddings - Вор и Книга Демона

На край мира пришла зима и обосновалась надолго, солнце ушло, и наступила долгая ночь. Кошка терпеливо объяснила Альталу это явление, но он мало что понял из ее объяснений. Он мог понять это разумом, но ему по-прежнему казалось, что солнце вращается вокруг земли, а не наоборот. С наступлением бесконечной ночи он совсем потерял счет дням. Если разобраться, рассуждал он, дни вообще перестали существовать. Он перестал смотреть в окна. Впрочем, за окнами почти все время шел снег, а снег наводил на него тоску.

Он делал некоторые успехи в обучении чтению. После того как одна и та же картинка попадалась ему достаточно часто, он уже автоматически узнавал ее. Все свое внимание он концентрировал на словах.

— Ты не всегда была кошкой, правда ведь? — спросил он однажды после обеда свою «учительницу», когда они вдвоем лежали на покрытой шкурами кровати.

— Мне казалось, я тебе уже говорила об этом, — ответила она.

— Кем ты была раньше?

Она посмотрела на него долгим, немигающим взглядом своих ярко-зеленых глаз.

— Ты еще не готов узнать об этом, Альтал. Тебе пока и так неплохо. Мне не хочется, чтобы ты начал снова выбрасываться из окон, как делал это, когда появился здесь впервые.

— У тебя было имя? Я имею в виду до того, как ты стала кошкой?

— Да. Но ты, скорее всего, не сумел бы даже произнести его. А почему ты спрашиваешь?

— Просто мне кажется неправильным называть тебя все время «кошкой». Это все равно что сказать «осел» или «курица». Ты не возражаешь, если я придумаю тебе имя?

— Нет, если это будет хорошее имя. Я слышала, как ты произносил некоторые слова, думая, что я сплю. Я не хотела бы называться одним из них.

— Например, Эмеральда — изумруд, из-за твоих глаз.

— Да, это бы мне подошло. Когда-то, еще до того, как я сюда попала, у меня был один очень красивый изумруд. Я смотрела сквозь него на солнце, чтобы увидеть, как он сверкает.

— Значит, пока ты не стала кошкой, у тебя были руки, — проницательно заметил он.

— Вообще-то да. А теперь не хочешь ли угадать, сколько их было и где они были у меня расположены? — Она бросила на него лукавый взгляд. — Не гадай, Альтал. Однажды ты узнаешь, кто я на самом деле такая, и это несомненно удивит тебя. Но тебе не нужно знать этого сейчас.

— Может, и не нужно, — сказал он с хитрецой, — но время от времени у тебя бывают промашки, а я тщательно за ними слежу. Очень скоро я буду знать немало о том, кем ты была раньше.

— Нет, пока не будешь готов узнать это, — ответила она ему. — Сейчас, Альтал, тебе нужно сосредоточиться, а если бы здесь, в Доме, я приняла свою привычную форму, ты не смог бы этого сделать.

— Неужели все так плохо?

Она снова прижалась к нему и замурлыкала.

— Увидишь, дорогуша, — сказала она. — Увидишь.

Несмотря на свое несколько высокомерное отношение — которое, по убеждению Альтала, было присуще ей от природы, — Эмеральда оказалась ласковым существом, нуждающимся в постоянном и близком физическом контакте с ним. Спал он на мохнатых бизоньих шкурах, на каменной кровати, а она всегда прижималась к нему с довольным мурлыканьем. Сначала он не обращал на это внимания и по привычке закутывался в шерстяной плащ и прижимал его рукой у самой шеи. Эмеральда спокойно сидела в ногах кровати и смотрела на него. Затем, когда он начинал засыпать и ослаблял хватку, она потихоньку прокрадывалась к изголовью и оказывалась прямо рядом с его головой. Затем она ловко дотрагивалась своим холодным и влажным носом до его затылка, и Альтал машинально отодвигался, реагируя на это неожиданное прикосновение. Она же только этого и ждала, чтобы забраться под плащ, устраивалась возле его спины и начинала мурлыкать. Ее мурлыкание было таким успокаивающим, что ему не приходило в голову прогонять ее. Похоже, эта игра ужасно ее забавляла, поэтому Альтал продолжал заворачиваться в плащ по самую шею, чтобы она могла застать его врасплох, как делала всякий раз, когда они ложились спать. Ему это ничего не стоило, а ее развлекало…

Впрочем, у нее была одна привычка, неприятная для него. Время от времени у Эмеральды просыпалось непреодолимое стремление умыть ему лицо — обычно когда он спал неглубоким сном. Он внезапно открывал глаза и понимал, что она крепко обхватила его голову своими лапами, чтобы он не мог пошевелиться, и облизывает ему лицо от подбородка до лба своим влажным, шершавым языком. Первые несколько раз он попытался сбросить ее с себя, но, как только он двинулся, она слегка сжала подушечки лап и выпустила коготки. Он незамедлительно все понял. Эти импровизированные умывания не слишком-то ему нравились, но он к ним притерпелся. Когда два существа начинают жить совместно, им всегда приходится притираться друг к другу, а ужиться с Эмеральдой — если не считать нескольких ее нехороших привычек — было довольно легко.

Хотя с наступлением долгой ночи, которая накрыла земли дальнего севера, исчезло всякое ощущение «дня», Альтал был совершенно уверен, что их заведенный распорядок, вероятно, весьма близко соответствовал восходам и заходам солнца на юге. У него не было никаких причин это предполагать и никакой возможности это проверить, но ему казалось разумным считать именно так.

Свои «дни» он проводил сидя за столом, открыв перед собой Книгу, а Эмеральда сидела рядом с Книгой и наблюдала. Их беседы в большинстве случаев ограничивались тем, что он показывал ей незнакомый символ и спрашивал: «Что он обозначает?». И она отвечала ему, а затем он, запинаясь, читал дальше, пока не натыкался на следующий непонятный рисунок. Листы пергамента лежали в белой кожаной коробке порознь, и Эмеральда очень сердилась, если Альтал складывал их обратно в неправильном порядке.

— Если ты положишь их вперемешку, они утратят всякий смысл, — ворчала она на него.

— Да в большинстве из них и так нет никакого смысла.

— Положи их на место в том же порядке, в котором они были.

— Хорошо, хорошо. Не делай из своего хвоста удавку.

Это замечание всегда вызывало у них небольшие шуточные перепалки. Эмеральда отводила уши назад, низко приседала на передние лапы и, задрав зад, грозно размахивала своим хвостом. Затем она набрасывалась на его руку и хватала ее зубами. Она никогда не выпускала когти и, несмотря на страшное урчание, ни разу не укусила его по-настоящему.

Он изобрел способ позлить ее в ответ — другой рукой взъерошивал ей шерстку. Она это, похоже, просто ненавидела, так как ей требовалось немало времени, чтобы снова пригладить все языком.

Поскольку Эмеральда была кошкой — во всяком случае, пока, — у нее было острое чутье, и она требовала, чтобы Альтал мылся часто — просто шагу не давала ступить. Вдруг возле кровати появлялась большая глиняная бадья с дымящейся водой, и, поотказывавшись несколько раз, Альтал вздыхал, вставал и начинал раздеваться. В конечном счете он обнаружил, что легче вымыться, чем спорить с Эмеральдой. Со временем ему даже понравилось каждый день перед ужином плескаться в теплой воде.