Александр Ермаков - Сумерки Зверя

Со стен их бегство сопровождал смех и улюлюканье горожан. Только Сигмонд оставался мрачен.

– Еще натерпимся мы с ними беды. – Сказал Гильде. – Больно уж их много, чертей древесных.

Понятное дело, быдло древесное из рощицы выкурили, на луг оттеснили, там всех и посекли. Головы поотрубали, на колья насадили, окрест града расставили. Ради наглядной агитации – не сговариваясь обозвали средневековое действо Сигмонд с Ангелом Небесным. Рощицу, во избежание, сожгли.

В городе ликовали. Для многих расправа над дикарями была первой победой, первым отмщением. Кровью супостата смывались обиды, затирался позор бегства, удобрялись ростки надежды. Особо лютовали грауденхольдцы, позже, по кабакам неуемно бахвалились, да и перепились в дым. Умные же, кому прежде довелось на клинки басурманские потроха наматывать, угрюмо мечи правили. Готовились к делам нешутейным, к боям грядущим. Разумели – сегодняшнее всего только запев песни Великой Битвы.

И подступили вражьи орды к твердыне Сигмондовой. И были бесчисленны рати их.

Как писалось в хрониках Кролико-Предтечинской обители:

«… тогда исполнились аспиды нечестивые греховной гордынею, исполчилися на лорда Сигмонда, Витязя Небесного Кролика. Сами всею силою пошли ко Гильдгарду.

Увидев град Сигмондовый, Темплариорум, самозвано именуемый себя Великим Магистром Вселенским, был поражен его красотой и величием и не мог надивиться красоте оного. Размерное течение полноводной реки, зелень соседних дубрав, сверкающие главы храма. Бронзовогласный благовест над зубчатыми стенами и гордыми башнями.

Объехали схизматы стены и расположились лагерем на видимом расстоянии перед Красными воротами – бесчисленное множество воинов вокруг всего города.

Начали готовить леса, и пороки устанавливали до вечера, а на ночь поставили тын-ограду округ всего города.

И начал Локи метать пороками камни на полтора выстрела, а камни могли поднять только два человека. И били они в стену безостановочно, днем и ночью, и пробили стену у Синих ворот, а возле прочих – у Красных, Желтых и Зеленых не поддались заплоты [12], заворины [13]не растрескались. Заполнили нечестивцы ров свежим хворостом, и так по примету подошли к пролому. В проломе вои Сигмондовы ожесточенно сражались, и были побеждены неверные и не вошли схизматы в город. А горожане с облама [14]подошвенным [15]боем губили супостатов, лили на головы кипящую воду. С заборалов [16]стрелы пускали, катки с раскатов скатывали [17].

И минула ночь и стало утро кровавыми зорями. Черные тучи от Блэки-Рока плывут, а в них злобятся синие молнии. Быть грому великому, идти дождю стрелами калеными! Дети бесовы гильдгардские полки обступили, ором поле перегородили, копытами мураву затоптали.

Бывали рати, полки бывали, а такой рати неслыханно. С зараниа до полудня летят стрелы каленыя, гримлют сабли о шеломы, трещат копиа харалужныя на поле Рагнарарском». [18]

На поле Рагнарарском…

Так в старину называлась местность у града Сигмондова, где суждено сегодня сойтись смертным боем двум ратям – войску земли Нодд, ведомым витязем Небесного Кролика и басурманским толпам, под началом темного духа Локи.

И предвкушая нечестивый пир уже слетались со всех сторон небесные кланы Хьюгин-ворона, уже выли в лесах шакалы, уже тявкали по кустам лисы.

Видя, что атака захлебнулась и утратив наступательный порыв, неприятельские отряды нерешительно топчутся за пределами досягаемости затинных метательных машин [19], Сигмонд понял, что пришла его пора и вывел городские полки.

Ряд за рядом строились в боевые порядки эскадроны лордовских кланов, фаланги Гильдгардских воев и ополченев, дружины поморских баронов, удальцы Нахтигалзифа. Всуперечь обычному, коронная кавалерия во фронте не разместилась. Затаились латники за спинами и шеренгами пехотинцев.

Верхом на белом коне в серебряных доспехах ехал Сигмонд – витязь Небесного Кролика. Его сопровождали щитоносцы Ингрендсоны и Гильда на Малыше. Поднял витязь рог, громко протрубил. Загремели на стенах барабаны, загудели волынки, ратники зазвенели мечами о щиты.

Войско земли Нодд изготовилось к битве.

Из Красных Ворот чеканя шаг, под дробь барабанов, с пиками наперевес, побатальонно выходил гвардейский Кролика-Предтечи 1-й Скито-Монашеский пехотный полк. Вел воинственных чернецов лично полковник Приходько. Одел свой старый, давно непользованый спецназовский комбез, самолично вдовицей выстиранный и отутюженный. Лицо и руки раскрасил камуфляжным кремом. Полевые зеленые звездочки погон сменил на начищенные медные, они ярко горели в лучах летнего солнца.

– Ангел! С нами Ангел! – Гремел торжествующий клич полевых войск. – Ангел! Ангел! – Вторили со стен.

К вдохнувшему дым сражения Виктору Петровичу вернулась не просто память, но память генетическая. Аминокислотами пращуров спирально вверченная, редупликатно многажды продуцируемая, бессознательно осознанная. Искренняя. Потому, в предчувствии жаркой, лоб в лоб рукопашной, обратился к своему полку словом напутственным. Зычно вскричал, сверкнул очами.

– Blya, чудо-богатыри! – перекрывая шум битвы ревел командирским голосом – Blya, ребята, не Гильдгард ли за нами?! – И поднимая бойцов в решительную копейную атаку гаркнул: – За родину, blya! За Сталина! УРА!!!

– Ура! – Подхватили монахи. – Ста-лин! Кро-лик! Кро-лик! Ста-лин! – И ударили в копья.

С издевательскими усмешками предстояли суровые викинги долгополым воякам. Впереди хирдов помахивают секирами, обдолбанные грибным отваром, зловещие берсеркеры. По нечесаным бородам стекает пьяная слюна, в глазах бешенство гиперборейских отморозков.

Не ждали, бабкиными сказками воспетые, залетные стервятники угрозы, рассчитывали на легкость скорой победы. Но оказался сокрушительным напор фаланг, выученных российским офицером.

Шли копье на копье и ненависть в глазах мешалась со страхом. Шли навстречу вере и смерти, победным венкам и трупным пятнам.

Но…

Десятка шагов не дойдя, размыкались ряды, выбегали из глубины построений схимнических, из-за спин монашеских, здоровущие мужики. Ряхи ящиками, в плечах сажень косая [20], каждый весом пудов десять. Все с двуручниками.

Морды зверские, бороды не чесаны. Кольчуги мускулами распираются. Стальная плетенка рвется, кожаные перевязи лопаются. Перегарищем за версту шибет. Словеса матерные, скабрезные. Мыслишки, коли оные в патлатых башках имеются, едино однообразны – дави гнид! Suca! Blya!

Поперло жлобье дерзостно, безудержно. Ох, как поперло!

Во размахалось! Куда там берсеркеровским секирам супротив аршинных лезвий, звонких сталей, обоюдонаостренных. В миг единым махом бездоспешные придурки в прах сметены оказались. Мозги, грибом изъеденные, вывалились удобрением поганочного мицелия.