Мэтью Стовер - Клинок Тишалла

Вообще-то лечение немного помогло – удалось добиться контроля за сфинктерами мочевого пузыря и прямой кишки и частично восстановить чувствительность. Но даже эти скудные успехи пришлось принести в жертву спинальному шунту. Тот действовал нейроиндукцией, как первосортные студийные ложа, и, когда он выходил из строя, все, что ниже пояса, тоже летело к чертям.

– Администратор?

Экран на прикроватном столике вспыхнул, озаряя спальню холодным электрическим блеском. Оттуда на Хэри глянуло хмурое бестелое лицо Брэдли Винга, санитара, исполнявшего роль отцовской сиделки.

– Администратор Майклсон? С вами все в порядке?

Шенна молча подняла бровь, и Хэри неохотно кивнул. Она нажала кнопку передачи – чтобы мужу не пришлось тащить тело через всю кровать, подтягиваясь на руках.

– Да, Брэд, в порядке. Все хорошо.

– Я слышал, вы кричали…

– Я сказал – в порядке. Шенна здесь, все в норме.

– Не хотите снотворного?

В бутылке за экраном еще оставалось с пол-литра «Лафрайга»; кислый, йодистый привкус виски еще стоял в горле. Хэри заметил, какое у Шенны сделалось лицо, когда он посмотрел на бутылку, и, скривившись, отвернулся.

– Не стоит. Только… глянь, как там папа, ладно? Вдруг я его разбудил.

– Успокоительное, которое принимает рабочий Майклсон…

– Не зови его «рабочий Майклсон». Сколько раз тебе повторять?

– Извините, администратор.

– И меня, блин, администратором не обзывай.

– Извините, э-э… Хэри. Такой час… просто забыл.

– Ну ладно. Все равно глянь.

– Хорошо… э-э… Хэри.

– Давай.

Экран померк.

Заставить себя посмотреть Шенне в глаза он не мог.

– Я… м-м… я пойду гляну, как там Вера. Если уж Брэдли на первом этаже проснулся, я, должно быть, девочку до чертиков напугал.

Шенна поднялась.

– Я схожу.

– Нет-нет, – устало возразил Хэри. – Я виноват – мне и отдуваться. Все равно перезагружаться – я заеду в уборную в коридоре, ты спи.

Он свистом подозвал инвалидную коляску. Та с легким жужжанием вкатилась в спальню, ловко огибая мебель, и остановилась у кровати; сенсоры системы ориентации придавали ее движениям почти животную плавность. Простая команда «Ровер, стоять!» поставила колеса на стопор, но Хэри включил и ручной тормоз. Опыт общения с шунтом привил ему мрачное недоверие к любым процессорным системам.

Шенна приобняла его за плечи, пытаясь помочь, но он набычился, не шевелясь.

– Справлюсь, – пробормотал он.

– Ох, Хэри…

Голос ее звучал так устало, так невыразимо тоскливо, словно одним вздохом Шенна могла передать все недостатки своего мужа и всю глубину своего прощения. Хэри стиснул зубы так, что в ушах зазвенело.

– Ложись спать, – выдавил он.

– Лучше бы дал мне помочь, – пробормотала она, и стиснувшая сердце рука разжалась на миг.

Он накрыл ее ладонь своей.

– Ты мне помогаешь всегда, Шен. Ради тебя я держусь. Ради тебя и Веры. Но с чем могу, я должен справляться сам. Ладно?

Она молча кивнула. Потом, нагнувшись, легонько чмокнула его в щеку, и вернулась в свою кровать. Хэри мрачно смотрел, как она забирается под одеяло, устраивается поудобней.

– Доброй ночи, – проговорила она.

– Ага. Доброй ночи.

Отвернувшись, Шенна опустила щеку на пуховую подушку.

– Эбби, – позвал Хэри, – погасить свет. Исполнить.

В темноте он медленно, осторожно перетащил свое тело с кровати на сиденье Ровера. Каждую омертвевшую ногу приходилось двигать обеими руками, пристраивая на ступенечку. Потом он долго сидел, тяжело дыша и разглядывая свои руки.

Когда-то он превратил эти руки в орудия смерти, тренировал их, покуда пальцы не стали гибельней клинка. В былые годы Кейна повсеместно считали лучшим спецом по рукопашному бою из ныне живущих. Последнее напоминание о тех днях – хруст ломаных-переломаных костяшек, стянутых блеклыми шрамами.

Тогда он думал, что стал крутым. Только потом, когда этими же руками пришлось запихивать в задницу глицериновые свечи и ставить самому себе клизму, Хэри Майклсон понял, насколько иллюзорна его крутизна. В первый раз, когда Шенна, услышав мужской плач, застукала его в уборной – с изгвазданными в дерьме руками, которыми он, оставляя по-детски бесстыжие отпечатки, пытался вколотить обратно в омертвевшие бедра хоть каплю чувствительности, каплю толку , – он понял, что всю жизнь обманывал себя.

Для такого испытания у него никогда не хватало сил.

Сняв с тормоза колесики Ровера, Хэри ухватился за стальные обода и медленно покатил кресло к дверям. Пару лет назад он купил себе левитрон, но вскоре продал. Шенне и врачам он заявил, будто магнитное поле, поддерживавшее трон в воздухе, не было должным образом экранировано и от этого все проблемы со спинальным шунтом. На самом деле он ненавидел чертову хреновину и боялся. Любая поломка, хотя бы сбой в подаче энергии, оставила бы его беспомощным, неподвижным. У Ровера хоть колеса есть.

Что не мешало Хэри и эту коляску ненавидеть.

Дверь при его приближении распахнулась сама. Выкатившись в коридор, Хэри направился к спальне Веры. Стоило бы прежде заехать в уборную и перезагрузиться, но иррациональное упрямство не позволяло Хэри вести себя разумно. Даже если случится худшее, грязи будет немного. В Ровера вмонтировали химический туалет под сиденьем и мочевой катетер, хотя Хэри про себя давно решил, что если поймает себя на привычке пользоваться ими, то немедля повесится.

Вонь… Он страшился ее более, чем всего остального. При одной мысли об этом запахе жгло веки и перехватывало дыхание. Слишком хорошо он помнил этот смрад – химические миазмы болезни и недержания. Так несло от Дункана после того, как нервный срыв отправил его в штопор по ступеням кастовой лестницы. Тесная квартирка в поденщицком гетто Старой Миссии в Сан-Франциско, которую они делили с отцом, задерживала эту вонь в себе, вбирала, ставила ее тавро изнутри черепной коробки. Вонь не острая, но густая и… округлая, вот. Не резкая, а тягучая, заполняющая носовые пазухи, словно утопаешь в соплях.

Запах безумия.

Удобственные примочки Ровера были не преимуществом, а угрозой. Если Хэри докатится до подобного, сдастся, как советуют ему доктора, если примет свое увечье и попытается приспособиться к нему, то запах от него уже не отстанет. Хэри боялся к нему привыкнуть. Привыкнуть так прочно, что перестанет замечать.

У дверей спальни Ровер затормозил. Кончиками пальцев Хэри осторожно подтолкнул дверь, так нежно, будто касался дочкиной щеки, и створка приотворилась на пару сантиметров. Шепотом он велел Эбби включить в коридоре лампы, и дом подчинился, постепенно увеличивая яркость, покуда лучик света не дотянулся до Вериной кроватки, заиграв на спутанных золотых кудрях.