Мэтью Стовер - Клинок Тишалла

Дверь с шипением распахнулась, открыв взгляду небольшой – человек на троих-четверых – шлюз. В дальней его стене стальная дверь затворялась не кибер-замком, а здоровым стальным засовом.

– Добро пожаловать в Кунсткамеру, директор Майклсон.

Хэри скривился. Этот момент он ненавидел. Пограничные эффекты его просто убивали.

Глубоко вздохнув, он перекатил коляску через порог. Стоило дверям затвориться за его спиной, как ноги принялись выделывать коленца, как у гальванизированной лягушки. С рычанием Хэри потянулся к засову, разворачивая кресло. Бедра свело такой судорогой, словно кто-то проткнул мышцу колом из сухого льда.

Переход через границу между земной физикой и поднебесно-нормальным полем всегда превращался для Хэри в гонку между руками и задницей. Внутреннюю дверь следовало распахнуть прежде, чем он потеряет контроль за сфинктерами. На границе, где физические законы Земли и Поднебесья как бы смешивались, шунт сходил с ума, но, стоило углубиться в ПН-поле, он просто сдыхал.

Хэри показалось, что прошел по меньшей мере час, прежде чем он сумел поднять затвор и распахнуть дверь. Ноги тут же отнялись. Он пару раз шлепнул по бедрам, чтобы убедиться, что судорога прошла, но мышцы только вяло вздрагивали под ударами.

Просто мясо.

«Все равно что пристегнуть к жопе пару дохлых собак, – подумал он. – Только жрать их нельзя».

Он с усилием покатил себя по коридору, направляясь на галерею вокруг Зала славы. Стоило ему выбраться на балкон, как экспозиция вспыхнула огнями. Посреди зала на едва заметных канатах парил дракон.

Тридцать пять метров змеящейся мощи – титанические крылья простирались полупрозрачным шатром, накрывая весь зал, – покрытой алмазно искрящейся чешуей. Длинная шея рептилии изгибалась перед броском, в распахнутой пасти поблескивали кривые зубы длиной с руку Хэри, и из глотки твари извергался поток солнечного пламени, алого, оранжевого, золотого и в самой сердцевине – ослепительно белого. А в центре этого невообразимого костра на небольшой круглой платформе стояла на коленях фигура в сверкающей броне, сложив руки на эфесе двуручного меча. Драконий пламень растопил камень вокруг рыцаря, но не мог пробиться сквозь искристый синий щит.

Хэри едва глянул на экспонат. Доспехи были самые настоящие: они принадлежали Джуббару Теканалу – актеру Раймонду Стори. И драконица была почти настоящая; Хэри лично возглавил экспедицию к месту битвы, чтобы собрать ее чешую. Ему стало вдруг любопытно: видел ли Крис Хансен запись легендарной трехдневной битвы между Стори и Ша-Риккинтайр? Вспомнилось откуда-то, что Стори был любимым актером Криса…

Он покатился дальше.

Хэри ненавидел долбаный паноптикум. Он сопротивлялся самой идее устроить в нем Зал славы, но президент Тернер настоял, и Совет попечителей поддержал его. Тернер заявил, что это будет ловушкой для туристов. СП согласился, а Хэри пришлось признать, что правы были они: Зал славы занимал едва пятую часть Кунсткамеры, но привлекал девять посетителей из десяти.

Развернув кресло, он поволок себя к спиральной рампе, соединяющей галерею с залом. Приходилось пошевеливаться: в полдень заведение откроется, а прежде чем тут все закишит туристами, дел еще предстоит сделать изрядно. Он все сильнее крутил колеса, набирая скорость еще до до того, как въехал на скат, и, почти не притормозив, скатился вниз, чтобы только там сбросить скорость, по широкой дуге выехав в коридор, ведущий к Залу Кейна.

В дальнем конце коридора, сморщенный расстоянием, его ждал Берн.

Фигура в бронестеклянном саркофаге под входной аркой изготовилась к бою. Облегающий саржевый костюм, некогда алый, выцвел до земляничного оттенка – тот же костюм, который был на нем в минуту гибели. С жестокой ухмылкой он стискивал обеими руками эфес Косалла, меча-бастарда с необычно широким клинком, будто мертвец защищал проход от неведомого противника.

Хэри заставил себя ехать дальше не глядя.

«Всякий раз мне кажется, что я могу проехать мимо, даже не вспомнив о нем, просто проехать…

И всякий раз не выходит».

В воздухе близ саркофага всегда попахивало химической дрянью, предохранявшей фигуру от разложения, – должно быть, в гробу поддерживалось повышенное давление. Таксидермия в наши дни далеко зашла: сотрудники Кунсткамеры просто обмыли тело, заштопали рваную одежду, париком прикрыли дыру в черепе, поставили труп прямо и нашпиговали какими-то уколами, чтобы мышцы не сгибались.

Вот, пожалуйста, настоящий Берн. И настоящий Косалл.

Самый популярный экспонат во всей Кунсткамере.

У гроба Хэри все же остановился, стараясь не смотреть на табличку. Надпись на ней он уже заучил наизусть. Вместо этого он смотрел в блестящие зрачки Берна.

«Иногда мне трудно поверить, что ты проиграл, а я победил».

Он молча оскалился в ответ покойнику и двинулся дальше.

Широкие двустворчатые двери апартаментов Тан’элКота были распахнуты. Хэри проехал внутрь, не постучавшись и даже не притормозив.

Огромную просторную квартиру устроили, закрыв выставочный зал Кунсткамеры – не такой внушительный, как посвященные Джуббару и Кейну, но до прозрачного бронестеклянного потолка было добрых три этажа. На первом располагалась колоссальная гостиная, где мебель была рассчитана на великанские габариты Тан’элКота и расставлена так, чтобы создать иллюзию раздельных комнат: здесь столовая, здесь – кухня, здесь – кабинет. Поднявшись по лестнице на второй этаж, можно было очутиться в спальне Тан’элКота; там же он уединялся. Второй пролет лестницы вел на третий этаж, под самый купол, где размещалась мастерская. Там в лучах бьющего сквозь бронестекло солнца он лепил многочисленные статуи, украшавшие его апартаменты – равно как дома модников-праздножителей по всему свету; иметь оригинальную скульптуру работы Тан’элКота уже считалось признаком хорошего вкуса.

По крайней мере, так говорил сам Тан’элКот. Поскольку скатов в его квартире не было, Хэри никогда и не забирался выше первого этажа. Во всяком случае, у него еще ни разу не нашлось на это причины достаточно веской, чтобы согласиться на унижение влезть бывшему врагу на руки.

Басовитый рокот Тан’элКота эхом отдавался под сводами, хотя группа собралась в самом дальнем уголке квартиры.

– Нет, Николас, зеленый. Не шартрез. Зеленый. Цвет молодых дубовых листьев по весне.

Вся компания сидела, поджав ноги, на ковре в «кабинете» – сам великан, двое молодых парней и три девушки. Тан’элКот был облачен в тщательно выбеленные джинсы и рубашку-поло, облегавшую его могучие плечи, будто резиновая, – до последнего дюйма модник-профессионал. Остальные пятеро тоже были одеты в манере молодых профессионалов: в белые рубашки с короткими рукавами, брюки и непременный галстук; все пятеро нервничали, а двое явно потели с перепугу.