Виталий Каплан - Последнее звено

Двери тут не запирались – похоже, бабке достаточно было и засова на воротах. Да и разболтались здешние обыватели, не видели они настоящей преступности… В нашем мире такая бабка увешалась бы сотней цепочек и десятком импортных замков, а заодно провела бы сигнализацию и над забором протянула бы колючку, пустила бы ток… А здесь – край непуганых идиотов.

Я медленно вошел в зал. Тут уже не горел свет-факел, но особой надобности в нем не было – хватало и луны. Книжку, может, и не почитаешь, а все, что нужно, – все видно.

Вот и два кружочка, секрет покойного Евлогича. Правильный был мужик и правильные тайники мастерил.

Легко, без всякого скрипа и лязга, отъехала влево часть стены, открыв нишу, сантиметров примерно тридцать на сорок. Бабкины сокровища.

Не нужны мне были алмазы и рубины, жемчуга и сапфиры, бусы и браслеты… Три серебряные гривны – и хватит. Тем более что с драгоценностями возня – продавать, искать ювелиров…

К счастью, были здесь и нормальные деньги. Несколько связок серебряных гривен, сквозь дырочки в монетах пропущен шнурок, завязан хитрым узлом.

Смешно, но именно на узел я убил больше всего времени и нервов. Ну кто так вяжет! А резать не хотелось – пускай бабка как можно позднее обнаружит недостачу. А то и не обнаружит вовсе – вряд ли она каждый раз пересчитывает монеты на связках.

Наконец узел был побежден и я сделался счастливым обладателем трех увесистых серебряных гривен, тускло блеснувших в лунном луче. Трех краденых гривен…

Хорошо, я заметил с краю рычаг… а то бы по-идиотски тыкался в кружочки, удивляясь, почему не закрывается. Тут же все на механической энергии… закон сохранения никуда не делся, он и в этом шаре торжествует.

Теперь, когда невидимая пружина была сжата, я без проблем закрыл тайник. Дело сделано. Я получил вожделенные деньги. «Если от многого взято немножко, это не кража, а просто дележка», – вспомнился мне стишок. Вот и сейчас. Я же не украл, я как бы… короче, взял то, что днем позже бабушка дала бы мне без малейших колебаний. Просто не будет этого «днем позже».

Так что я не вор. Не вор, не вор, не вор…

Поднявшись к себе наверх, я обессиленно упал на кровать. Надо придавить хоть пару-тройку часов… До рассвета еще есть время.

И придавил.

Нельзя сказать, что я совсем уж не умел грести. После девятого класса мы с папой отдыхали на турбазе, на берегу Московского моря, и там была лодочная станция. Трехместные шлюпки, одинаково выкрашенные снаружи синим, а внутри бурым, отличались только номерами. Стоило удовольствие двадцать рублей в час, но папа неожиданно подружился с пенсионером-лодочником, выдававшим весла и спасательные пояса. Сошлись они на политической почве – оба мечтали об аресте всех российских олигархов (лодочник называл их аллигаторами), национализации имущества и возрождении оборонки.

Итогом этой великой дружбы явилось то, что весла нам выдавались без всякой записи и всякой оплаты. Целый день можно было рассекать по глади. А что еще там оставалось делать? Стояла дикая жара, в лесу ни малейших признаков грибов. Пляж – да, это актуально, но слишком уж там было людно и цивильно. Не то что отплыв километра на три на дикий, пустынный берег… А самое главное, там почему-то совершенно не было моих сверстников. Или папины ровесники, или студенты (для которых я, само собой, был мелочью пузатой), либо настоящая пузатая мелочь – от трех до девяти. Лодочные прогулки стали спасением от скуки.

Сейчас, однако, я на практике убедился: Черное море – это не море Московское. Которое на самом деле всего лишь водохранилище и там в принципе не может быть таких волн.

Да и Тимохина лодка не слишком напоминала турбазовскую шлюпку. Была она раза в полтора длиннее, из центра ее метра на три поднималась мачта с поперечными перекладинами. Правда, без паруса.

– Я снял, чтоб оно тебе не мешалось, – пояснил Тимоха. – Ты ж сказал, что управляться не умеешь, что тебе весел хватит…

Наверное, надо было сказать ему пару ласковых. Мы же так не договаривались! С другой стороны, я и впрямь не сумел бы воспользоваться. Уж лучше привычные весла.

Весла, впрочем, тоже оказались не совсем привычными – гораздо длиннее, чем на турбазе, и полости не изогнуты плавником, а совершенно прямые.

– Ну вот, – Тимоха с гордостью демонстрировал свое плавсредство. – Как новенькая! Я и промазал ее на всякий случай, и запасное весло положил, а то мало ли…

Против моих опасений, на причале он был один, без кодлы корсунских гопников. Честным человеком оказался Тимоха. Ни в чем он не врал, а только недоговаривал. И про снятый парус, и про то, что лодок у него две, мне он уступил меньшую, где и один человек управится. А на основной своей посудине будет рыбачить с сыновьями. Как и всегда это делал.

Меня поражала его наивная откровенность. Только вчера расписывал свои ужасы и риски – а теперь выясняется, что за цену нормальной лодки он сбагрил мне свою запаску. Оставалось лишь догадываться, сколько на самом деле стоит такое плавсредство. Впрочем, это, как сказал бы мой папа, вопрос академический. Сейчас важнее был практический – а не потонет ли сия посудина?

Впрочем, пока что она тонуть совершенно не собиралась. За полчаса экспериментов я приноровился к этим веслам, ощутил ритм движения – и теперь выгребал в открытое море. А что волны высокие, ну, так на то ж оно и море… Тогда, на причале, Тимоха поплевал на палец, прислушался к внутренним ощущениям и объявил, что с погодой мне повезло. Будет безветренно.

Повезло мне и в том, что Тимоха вообще меня дождался. Мы договаривались на восходе. Чудесно, замечательно – но чтоб я помнил, когда здесь случается этот самый восход! К тому же ни будильника, ни часов, бурный день, полная криминала ночь… Короче, я проспал. Проспал самым банальным, самым тупейшим образом…

И если бы не баба Устя… Она ведь не шутила, говоря Лене, что поднимется еще до рассвета. Лязганье колодезной цепи меня и разбудило. За окном было уже совсем светло, солнце уже готовилось вылезать из-за горизонта, восток пылал апельсиновой желтизной.

Вот и пришлось мне судорожно одеваться, мысленно матерясь, хватать сумку с припасами, крадучись спускаться по лестнице, выглядывать из-за приоткрытой двери – как там бабка, дожидаться, когда она ушлепает в сарай к скотине, и тогда уже стремительным рывком – к забору. К солидному трехметровому забору. Открывать ворота – это ведь и шумно будет, и заметно.

Конечно, если бы я только вчера попал сюда из Москвы, нипочем бы с таким забором не справился. Но за год волей-неволей пришлось поднакачаться, да и на учебном поле нас тренировали на взятие препятствий. Так что – перебросить на улицу сумку, вроде биться там нечему, потом в прыжке схватиться за колья, подтянуться до пояса, осторожно – чтобы невзначай на эти самые колья не сесть, перекинуть на ту сторону ногу, вторую – и там, на свободе, спрыгнуть в пыльную траву.