Александр Громов - ИСЛАНДСКАЯ КАРТА

В ответ раздался приглушенный смешок.

– Отчаянные? Ну-ну…

– Да что вы, барин, в самом деле… Решайтесь. Я тут перемолвился кое с кем. В общем, они не против, чтобы вы… то есть мы с вами примкнули к ним. Перебьем охрану. Если навалимся всем миром, никому против нас не устоять.

– Допустим. А дальше?

– Заберем оружие. Выберемся ночью из шахты и пустим по всему поселку красного петуха. Мраксисты о том давно мечтают. Постреляем всех, кого сможем. Захватим какое-никакое судно, хоть баркентину, хоть шхуну – и деру, пока пираты не опомнились. Ночью-то! Пираты растеряются, вот вам, барин, истинный крест!..

В ответ послышался еще один смешок:

– Какое сегодня число?

– А? Не знаю, барин.

– Зато я знаю. Считал. Двадцатое июня. Ночью, говоришь? В это время года здесь не бывает ночей. Забыл, на какой мы широте?

Невидимый оппонент замолчал. Потом тяжко вздохнул.

– Воля ваша, барин, а я бы решился. Тут про вас плохое говорят…

– Интересно, что же?

Новый вздох.

– Болтают, будто вам бунтовать ни к чему. Вас, мол, и так выкупят. А что остальным тут загибаться, то вашу светлость вовсе даже не волнует…

– Не лишено логики. И что же ты ответил?

– А что я могу ответить, барин? Сказал одному такому, что он дурак и уши у него холодные, а он мне в ответ с усмешечкой: верно, грит, холодные уши. И руки, грит, холодные, и ноги. Только, мол, не в ушах тут дело, а в совести. Простите, барин, за что купил, за то и продаю…

– Ну ладно. Сам-то ты что думаешь?

– О ком, барин?

– Обо мне.

– Ничего не думаю. Жду приказаний.

– А ну как я в самом деле решил спокойно дождаться выкупа, что тогда? Не боишься?

– Нет, барин. Не такой вы человек, уж я-то знаю. Да ведь вы поручились всех пленников с «Чухонца» выкупить!

– Это на какие же доходы?

Как назло, Елбона укусила в поясницу блоха. Пришлось замычать, будто бы во сне, и поскрестись пятерней. Интересный разговор сразу прекратился. Елбон пробурчал что-то неразборчивое и вновь ровно задышал. Терпение принесло плоды – шепот возобновился.

– Ну так как же, барин? Вы с нами?

– Нет. Или я над вами, или управляйтесь без меня. Так и передай своим мраксистам. Здесь требуется филигранная работа. Скажи мне: сколько человек охраны и с каким оружием требуется, чтобы сдержать толпу в любой здешней штольне? Я отвечу: один человек, два револьвера. Положим, я бы управился и одним, так что два – уже перебор. Делаю скидку на то, что большинство охранников и надсмотрщиков – старики и инвалиды. Но все же они бывшие пираты, бойцы умелые и бесстрашные. Навалят в штольне груду тел до потолка и перекроют выход. Финита ля комедия.

– То-то и оно, – зашептал слуга. – Я уж им говорил. Вот ежели б вы нас повели, барин…

– Легко сказать. Без строгого единоначалия я и пальцем не шевельну, так им и передай. Твои мраксисты согласны, чтобы над ними начальствовал статский советник из Третьего отделения?

– Покобенятся и согласятся, куда им деваться. Они вообще-то народ неглупый. За ними и остальные потянутся, всякие-прочие… А я уж им порассказал о вас, барин, что вы при случае любого надсмотрщика в один секунд голыми руками на тот свет отправите, потому как все тайные секреты превзошли. И про «русский бой» рассказал, и про «рукосуй»…

Елбон мог бы поклясться: за его спиной удивительный граф поморщился.

– Насчет «рукосуя» – это ты зря. А в остальном прав. И каковы же результаты переговоров?

– Они, почитай, все согласные, барин. Нескольких только осталось уломать, которые в сумнении, а остальные согласные. Лучше уж, говорят, подчиняться царскому сатрапу… ой, извините, барин… в общем, лучше терпеть дисциплину, чем всем миром тут околевать. Я же говорю: не дураки. Чтобы околевать – не было такого уговора!

– Тогда иди уламывай, – ответил граф. – Иностранными подданными я займусь сам, а русские все на тебе. Наших с «Чухонца» потихоньку предупреди, морпехов в первую голову. Мраксисты – тоже хорошо. Эти субъекты по крайней мере организованы. Если они согласны, я встречусь с ними. Только пусть они имеют в виду, что какое-то время им придется терпеть не просто дисциплину, а дисциплину жесточайшую. Любого ослушника я немедленно убью на месте, пусть знают. Скажи им, что лишь при абсолютном повиновении я согласен взять на себя командование. В противном случае я умываю руки. Это лучше, чем умыться кровью. Своей. Не правда, ли уважаемый Топчи? Довольно вам делать вид, будто вы спите. Вы нам нужны.

Вслед за тем Елбон ощутил чувствительный тычок в спину. Пришлось воспрянуть – в смысле, повернуться на другой бок и явить графу свой не очень-то презентабельный лик.

Из холодного озноба сразу бросило в жар. Мало было сказать, что граф удивил. Он ошарашил. Елбон ощутил себя малой букашкой. Он ни разу не поинтересовался фамилией столь замечательного узника, как граф, а тот-то, оказывается, все прозревал острым глазом! Удивительный господин.

– Хорош! – не смущаясь чрезвычайной скудостью света, оценил граф физиономию Елбона. – Чуть-чуть подработать – и настоящий арап, а?

Елбон ничего не понял, но обращение «уважаемый Топчи» оценил по достоинству.

– Ему, барин, его бог не велел убивать, – с укоризной неизвестно по чьему адресу возразил Еропка, но нисколько не смутил этим графа.

– Зато находиться возле места убийства, наверное, не запрещал?

Сегодня Нил с абсолютной ясностью понял: он не доживет до конца смены. Если не помрет, так не сможет двинуться, и надсмотрщик, углядев отсутствие мальчишки, пальнет раз-другой вдоль штрека и избавит от мук. Штрек низкий и узкий – крысья нора, а не штрек. Пуля не заплутает.

Не было ни слез, ни отчаяния – кончилось их время. Осталось лишь сожаление: жизнь оказалась слишком короткой и прошла как-то нелепо. А что впереди? Что угодно, только уже не жизнь. Сделанного не исправишь, минувшего не вернешь.

Отдохнул чуток, двинулся ползком вперед, из последних сил налегая на постромки. С первого дня в шахте Нил только и делал, что ползал туда-сюда по одному и тому же штреку, будучи запряжен, как лошадь, в большие салазки с деревянными полозьями. Туда – порожняком, обратно – изнемогая под грузом угля. Сам же и грузил – у забойщика своя работа, а третьему в штреке места не было. Самый тонкий пласт угля, самый низкий штрек… Только ползком. Уголь – волоком. В узкие норы на этом уровне шахты хозяева-аспиды ставили самых низкорослых. Детей – тех в первую очередь.

Остановился. Застонал, потащил. Ясно, что надсмотрщик угостит плетью за плохую выработку. Или ударит ногой под ребра. Места живого на теле уже нет, а он все мучает. Убил бы уж до смерти поскорее, сил нет ждать.