Пантелей - Горячее лето пятьдесят третьего... [СИ]

Игнатьев, в записях медиума был упомянут всего один раз, Лаврентий Берия снял его с должности одним из первых и обвинив в допущенных ошибках, вывел из состава ЦК. После его восстановили, но уже в 1960-м отправили на пенсию. Да, де-юре Игнатьев возглавил службу охраны МВД, после отстранения Власика, но де-юре не значит де-факто. Берия хоть и оставил пост главы НКВД в 1945-ом, со службой постоянно взаимодействовал и влияние на неё имел куда большее, чем тот-же Игнатьев. Семён Денисович, несмотря на то что был сугубо гражданским человеком, докладывал по-военному чётко. Дело расследовано, вина фигурантов доказана, в процессе, оказывалось противодействие следствию со стороны МВД, скорее всего, по заказу лично товарища Берия.

Внимательно выслушав доклад, товарищ Сталин, по обыкновению, взял паузу, принявшись раскуривать трубку и наблюдая за докладчиком. Иногда, такое наблюдение говорило в процессе больше, чем сам доклад. Игнатьев, очевидно, в сговоре с Берией не был, но ведь именно он представил материал, приведший к отставке и аресту Власика. Сыграли дурака в тёмную? Вероятнее всего, с «делом Власика» ещё предстоит разбираться, а пока на повестке «Мингрельское дело», по которому министр, очевидно, имел сказать что-то сверх протокола.

— Давайте, товарищ Игнатьев, излагайте свои соображения. Вижу, что они у вас есть. Каким образом товарищ Берия в этой грязи оказался замешан, и почему он эту банду до сих пор покрывает?

— Как ни странно, товарищ Сталин, но втянут в это дело товарищ Берия оказался для самого себя очень неожиданно. С некоторыми фигурантами дела, а именно с Барамия, Рапава и Шариа, его связывала давняя личная дружба и потому, на просьбу о помощи от «неправедного» в их интерпретации преследования, он отреагировал по-кавказски, очень горячо. А вот позже, когда к нему уже пришло понимание того, что дело не липовое, а он со своей поддержкой уже засветился, Лаврентий Павлович, что называется, закусил удила. Хотя, если честно, до сих пор не могу понять, на что он всерьёз рассчитывал, ведь это дело всё равно у вас на личном контроле.

Сталин понимал. Он помрачнел, и от этого его усмешка показалась Игнатьеву несколько жутковатой.

— А вот если я, к примеру, завтра помру? К примеру, товарищ Игнатьев, не бледнейте, как гимназистка при виде крови. Удастся вам довести это дело до суда?

— В этом случае вряд ли, товарищ Сталин. Но не мог же он на это рассчитывать.

— Как знать, как знать, на что он мог рассчитывать… Вам пока не поступали сигналы на нарушение законности генерал-лейтенантом Власиком?

— Постоянно поступают, товарищ Сталин.

— Вот как? А почему вы мне не докладывали?

— Так ерунда же всякая. Что продукты ворует, женщин склоняет к… хмм… Обиженных на него много. И Берия, и Кобулов, и Абакумов, а их людей, лично им преданных, и в МГБ, и МВД очень много.

— Женщин, значит, склоняет. — усмехнулся Вождь, — А к делу врачей-вредителей его привязать не пытались?

— Мне об этом ничего не известно, товарищ Сталин. Иначе сразу бы доложил.

Не врёт. Доложил бы. Не предатель, просто слабак. До сих пор у него в штате люди, преданные кому попало, а ведь уже два года в должности. С МГБ его придётся снимать, но это позже, а пока…

— В любом случае, товарищ Игнатьев, за препятствие в проведении расследования, обвинение товарищ Берия уже заработал. Открывайте персональное дело и начинайте по нему работать, в режиме строгой секретности. До шестнадцатого декабря, кроме вас и меня, об этом никто не должен знать.

Приказ был довольно странный, и Игнатьев решился уточнить.

— Почему именно до шестнадцатого декабря, товарищ Сталин?

— Почему — тайна не вашего уровня допуска, товарищ Игнатьев. Шестнадцатого будет «день Икс». Всех основных фигурантов дела нужно будет очень тихо и одновременно арестовать. Успеете подготовиться?

— Успеем, товарищ Сталин. Если все фигуранты известны, четыре дня на подготовку нам вполне хватит.

— Известны, уже известны. Товарищ Берия шестнадцатого придёт ко мне с докладом по своим делам, а заодно представит материал на Власика, как одного из основных обвиняемых по «Делу врачей»…

Поймав недоумённый взгляд министра ГБ, Сталин отреагировал всё той же мрачной ухмылкой.

— Вот сразу после этого доклада, мы его и арестуем. И всех его людей. Его, Кобулова и Абакумова. Всех. Разбираться будем после. Готовьтесь, времени осталось совсем немного. До шестнадцатого мы больше не увидимся. Связь, если она вдруг понадобится, держите лично через Власика. С глазу на глаз, никаких телефонов, никаких курьеров. До свидания, товарищ Игнатьев!

Попрощавшись с Игнатьевым крепким рукопожатием, и поручив его заботе начальника охраны, товарищ Сталин принял следующего тайного посетителя. Павел Анатольевич Судоплатов был одним из немногих, кто не робел в присутствии Вождя. Не наглел, конечно, Сталина он уважал, но не как остальные со страхом и дрожью в коленях, а скорее с любовью, как младший брат уважает старшего. Некоторые вольности младшему брату позволительны, особенно наедине, Сталин эти отношения принимал, приветствовал он главного диверсанта кивком и улыбкой.

— Здравствуйте, товарищ Судоплатов, догадываетесь, зачем тайно вызваны?

Судоплатов отреагировал соответствующе, ответил бодро и весело.

— Здравия желаю, товарищ Сталин. Уверен, что не чаю попить. Раз тайно, значит мой бывший шеф во что-то вляпался. Грузинские дела?

— Мингрельские, но не только. Судя по всему, он закусил удила и ничем хорошим это закончиться не может. Но с товарищем Берия разберётся Игнатьев, вас я по другому делу пригласил. Присаживайтесь, товарищ Судоплатов, чайку все-таки попьём, а заодно и думку подумаем, как же нам дальше жить.

Собственноручно разлив чай в два стакана, Сталин принялся набивать трубку. Такая показная забота несколько напрягла Судоплатова, вальяжная улыбочка стёрлась с его лица, на нём появилось выражение непонимания и неуверенности. «И куда же это меня так заботливо вербуют?» Павел Анатольевич мыслил привычными категориями и не ошибся.

— Как вы думаете, товарищ Судоплатов, почему мы не осудили товарища Жукова?

— Думаю, что по нескольким причинам, товарищ Сталин. Во-первых — это несмываемый позор на всю страну — маршал Победы и вдруг обычный мародёр; во вторых — это могло вызвать нездоровые шевеления в армии, в их среде проделки Жукова кажутся незначительными, вполне допустимыми, они считают, что это заслужили, а закон — что дышло… ну а в третьих — тогда ведь пришлось бы не одного его привлекать, дальше ниточка далеко потянется, а это тоже фактор раздражающий очень многих. Опасный фактор, прямо скажем. Армия — это сила.

Читать дальше