Пантелей - Горячее лето пятьдесят третьего... [СИ]

Русский рубль — сейчас самое надежное средство сберечь капитал даже в бывших США, не говоря уже про британскую часть Канады. В Штатах банки начали открывать счета для клиентов в рублях. Проценты предлагают мизерные, зато курс рубля постоянно растет ко всем их местечковым долларам. Впрочем, по отношению к доллару канадскому, рубль растет еще быстрее, а на черном рынке — это сейчас самый популярный товар. Все хотят купить советский рубль, а цены на прочие товары устанавливаются из сегодняшнего курса рубля. С недавних пор, курс стал меняться дважды в день, и бороться с этим бесполезно. Бороться уже в принципе бесполезно, но капитуляцию пусть подписывает кто-нибудь другой.

Сэр Уинстон Черчилль, герцог Мальборо, решил принять смерть на поле боя, возглавляя последнюю атаку Империи. Последнюю, ибо здесь собраны последние силы. «Мясо, которому предстоит сдохнуть на подходах к линии русской обороны под Оттавой. Ближе пятидесяти метров мы не подойдем…»

Несомненно, что после победы, русские устроят трибунал вроде Нюрнбергского, и никакого другого приговора, кроме как «Повесить за шею». Черчилль для себя не ждал. Может его смерть хоть немного поможет остальным, у них появится шанс абсолютно все валить на него. Хотя, какой там шанс, иллюзия. Смерть Гитлера никому не помогла. А кто теперь Гитлер, по сравнению с ним? Мелкий негодяй, по сравнению с настоящим злодеем. Черчилль остановился и взглянул в глаза совсем молодому пареньку и увидел в них фанатичный восторг.

— Как твое имя, рядовой?

— Кристофер Джонсон, Сэр!

Черчилль повернулся к своему секретарю, исполняющему теперь обязанности адъютанта.

— Этого в отряд сто один [64] здесь охрана королевы , Стюарт.

— Есть, Сэр!

Эрнст Хемингуэй закончил укладывать парашют и посмотрел на инструктора.

— Не плохо, Гринго. Сделаешь ночной прыжок, и я доложу Че о твоей готовности.

Сегодня был его третий прыжок за неделю, а кроме них, Хемингуэй успел освоить автомат Калашникова, ручной пулемет Дегтярева, сделать марш-бросок с полной выкладкой через джунгли, съесть сырую змею и, при этом, не выпить за всю неделю ни капли алкоголя. Но за эти мучения он получил от Че обещание, что впредь будет находится рядом с ним, и тот наконец-то согласился дать ему первое интервью. Разумеется, этот материал вышел на первой полосе Правды, а после его перепечатали, или сослались абсолютно все мировые издания. Еще бы, интервью с Команданте Коминтерна, который возникнув из ниоткуда всего две недели назад, успел уже освободить от империалистов Кубу и Ямайку, отметил в своем еженедельном обзоре Сам! Сам Сталин! Сам Сталин сказал, что Хемингуэй отлично раскрыл публике Эрнесто «Че» Гевару, именно таким его товарищ Сталин и знает. А ведь сам Че, про знакомство со Сталиным, в первом интервью ничего не сказал. Ну, ничего, готовность свою не отстать от Команданте и получить второе интервью он скоро подтвердит. Осталось сделать ночной прыжок.

Хемингуэй еще не знал, что «Старик и море» выдвинут на соискание Нобелевской премии по литературе, а товарищ Сталин уже начал писать рецензию на его «По ком бьет набат» [65] По кому звонит колокол , ту самую рецензию, с которой и завяжется их диалог, впоследствии изданный миллионными тиражами и переведенный на все языки мира, а его самого сделает общепризнанным журналистом номер один двадцатого века, дать интервью которому будет считаться принятием в «высшую лигу» даже для глав государств. Он просто помнил, что «Главное книга!», которая еще не написана, но которая уже изменила его судьбу. Осталось сделать ночной прыжок и можно будет наконец промочить горло.

— Сегодня прыгнем, Камилло?

— Сегодня вряд ли, к ночи обещают грозу, но на всякий случай — будь готов!

— Всегда готов! Спасибо тебе, Камилло. Душевно мне с тобой. А Начо все время злился.

— Дурак ты, Гринго. Начо из тех, кто еще в России готовил Че, Фиделя и Рауля, и то, что он тебя опекал — для тебя большая честь. А для меня наоборот — большая честь опекать тебя.

Но я не такой крутой, как Начо, поэтому мне придется хорошо научить тебя выживать самостоятельно. Это Начо мог тебя обомлевшим куском мяса откуда угодно вытащить, а мне нужно, чтобы ты хотя бы хоть чуть-чуть, но сам шевелил конечностями.

— А тебя тоже Начо учил, Камилло?

— И он тоже. Но тебе его наука точно не пригодится, тебе взрывать ничего не придется. Научись не отставать и не теряться, большего от тебя не требуется.

— А чему тебя еще учили, Камилло? Что самое трудное?

— Мне самое трудное было научиться не спать.

— Что значит не спать? Совсем не спать?

— Трое суток. А в конце третьих суток написать подробный рапорт, буквально пошаговый за семьдесят два часа. Я только с пятого раза написал, да и то, по-моему, что-то напутал, пожалел меня Седой.

— А зачем этому учиться?

— Чтобы уметь, Гринго. Седой говорит, что лишних умений в жизни не бывает. В жизни все когда-то пригодится. Я, когда первый раз этот тест проходил, в строю уснул, прямо на ходу. «Отделение стой!», а я вместо этого в стену лбом. Тогда-то меня sonámbulo [66] лунатик и прозвали.

Командующий Европейским фронтом, генерал армии, дважды Герой Советского Союза, Василий Иванович Чуйков с наслаждением читал свежий выпуск Правды о запуске первого искусственного спутника земли. Советского спутника. Во время войны. Которая, хоть и складывалась пока гораздо успешней, чем прошлая, Великая война, но тем не менее. Война еще шла, а спутник уже полетел.

Василий Иванович узнал об этом еще вчера, из ленты донесений «Черчилль капут!», но подробности все равно читал с удовольствием. Редакция Правды теперь рассылала свои материалы по телетайпу во множество типографий, в том числе и в типографию бывшей ГСОВГ, а ныне Европейского фронта. С Недавних пор, Правда перестала быть газетой, а стала просто Правдой, газетами в народе теперь называли всю остальную прессу. И новости теперь делились на две категории — из Правды и из газет. Впрочем, в газетах редко появлялись новости, которые не успела осветить Правда, а если и появлялись, то местечковые и малозначительные.

Европейский фронт, которым командовал Чуйков растянулся на почти две тысячи километров — от Кале до Марселя во Франции и от Генуи до Триеста в Италии. В Великую войну такой протяженный фронт тремя армиями не удалось бы удержать и недели, а в эту не только держали, но и постоянно наступали. Причем, наступали почти без боев, просто занимая оставленные противником населенные пункты. С наступлением его не торопили, Рокоссовский так прямо и сказал — «Главное, по возможности, избегать потерь. И своих, и будущих военнопленных. Нам некуда торопиться, а им некуда деваться».