Евгений Шалашов - Особое задание

— Да, товарищ Аксенов — мне теперь уже не хочется звать вас просто по имени, а отчество не запомнил, извините, почему вы не задаете вопросы, касающиеся вашей новой работы?

— Я кошку вспомнил, которую сгубило любопытство. К тому же, — кивнул я на спину шофера. — Вас я знаю, но ваш водитель для меня посторонний человек. Как я полагаю, вы соберете всех нас и там уже начнете объяснять, что к чему.

— Похвально, — хмыкнул Кедров. Как говорили древние: — Omnia habet tempus.

— Еt locum[1], — продолжил я.

— Ого! В учительской семинарии изучали латынь?

Я мысленно выругал себя. Ну, к чему было распускать язык? Попытался перевести все в шутку.

— Вычитал в каком-то романе. Зато всегда можно блеснуть эрудицией перед девушками. Иногда помогает.

[1] Omnia habet tempus еt locum (лат.) — Всему свое время и место.

Правильно говаривал буржуазный социолог Питирим Сорокин о социальных лифтах. В эпоху революционных передряг можно резко взлететь по социальной лестнице, но так же резко и упасть. Возьмем меня. После бурного взлета из простого сотрудника в начальники отдела я уже был несколько раз понижен по службе. И вот теперь я разжалован в простые курьеры, доставляющие груз. Другое дело, что раньше бы переживал по этому поводу, комплексовал, а теперь начал мыслить иными категориями: если понадобиться — за станок встану или за пулемет лягу. Прикажут — полк поведу в атаку, а то и простым курьером пойду. Вот закончится гражданская война, будем делить посты и портфели, если живы останемся.

После антисоветского переворота в Архангельске и его оккупации «союзниками» (хорошо, назовем это не оккупацией, а «интернациональной» помощью), партийная организация большевиков получила несколько мощнейших ударов. Вначале бегство исполкома, потом бои, аресты, что проводили и «свои», и «союзники». Те, кто остался в живых и не попал на страшный остров Мудьюг, где англичане устроили первый концлагерь, на какое-то время притихли. Но уже к сентябрю уцелевшие большевики сумели воссоздать партийную ячейку, организовать подпольный ревком и дать весточку на «ту» сторону. «Весточка» шла долго, почти неделю, но вместе с раненым солдатом, подобранным на поле боя бойцами Красной армии, попала в Вологду, а там все потихонечку закрутилось. В Архангельск удалось переправить несколько большевиков, имевших опыт подпольной работы, принялись обрастать сочувствующими. Скверно только, что при обмене информацией можно было полагаться только на человеческие ноги, а они, увы, ходят медленно. Но, все же, пошла работа, появились идеи, долговременные планы. Я стал частью одного из таких планов.

Первым пунктом моего маршрута была деревня Исакогорка на берегу Северной Двины. Не совсем на Двине, но почти, на каком-то притоке. Там я должен встретиться с «нашим» человеком — телеграфистом на пристани. Говорят, парень был вне политики, но его отца Ивана Пекарникова, старого большевика и члена горисполкома, не пожелавшего удирать, англичане расстреляли в первый же день. Пекарников-младший и должен переправить меня в Архангельск, назвать адреса и пароли. Там сдам свой контрабандный груз — изрядный запас типографских литер, которые тащил из самой Москвы.

Одной из главных задач ревкома на сегодняшний день — создание собственного печатного органа. Печатный орган — газета ли, информационный листок, как общеизвестно, это и способ донести свою правду до широких масс, и способ объединять вокруг этого органа всех идейно сочувствующим большевикам.

Типографский станок ревкому раздобыть удалось, но к нему не было шрифтов. В Архангельске имелось четыре типографии, но все они под строгим контролем. Поэтому, пришлось обращаться за помощью в Москву. Стало быть, курьерская доставка, а я тот самый мальчик-курьер, только доставляющий не пиццу, а нечто иное.

Будь дело летом, на пристани меня просто посадили бы на пароход, курсирующий по Двине, теперь надо добираться по-иному. Но мне бы вначале дойти до Исакогорки!

Огромный Архангельский край, чья территория сопоставима с площадью Франции, а если и меньше, то ненамного (да кто тут леса с болотами мерил?), «затесавшийся» между двумя историческими путями «из варяг во греки» и «из булгар в югру», дорог почти не имел. Ломоносов, помнится, шел зимой по санному пути, пройдя путь от Холмогор до Москвы за целых три недели.

Теперь мне казалось, что три недели, не так и много, потому что от Плесецкой до Архангельска по труднопроходимым местам с болотами нам пришлось добираться четыре дня. Можно бы побыстрее, если двинуться там, где болот поменьше, но тогда бы пришлось забирать влево, переходить «чугунку», а там, как сообщил проводник, туда-сюда бродят отряды лыжников: и наши, и белые. Линия фронта и зона разграничения «красных» и «белых» между Плесецкой и Обозерской очень условна, окопов или колючей проволоки нет. С нами разбираться не станут ни те, ни эти, пристрелят, даже извиняться не станут, так что лучше пройти там, где безопасней.

Вот уж не знаю, что безопаснее! Мне уже в первые сутки казалось, что лучше бы идти по твердой земле (столкнусь ли с лыжниками, не факт), чем пробираться по зыбкой почве, едва припорошенной снегом, из-под которой то и дело просачивается ржавая вода.

— Ни разу не было, чтобы болото насквозь промерзало, —заметил проводник, когда мы в очередной раз были вынуждены снимать лыжи и идти по щиколотку в воде.

Я-то думал, что на лыжах можно пройти прямо через болото, по топи, но куда там! На этих топях иной раз даже лоси тонут.

Кстати о лыжах. В Вологде, когда в Военном отделе 6 армии (вообще-то он уже стал Особым отделом, но официального подтверждения из Москвы не поступало) вздыхали и пожимали плечами, когда я просил снабдить меня лыжами, уверяя, что оных в наличие нет, умолчали, что снаряжение для зимнего вида спорта отправлено для специальных отрядов. Что ж, молодцы. Не бог весть какая тайна, но лучше лишнего не болтать. И с картами они мне помочь не смогли. Самые крупномасштабные — десятиверстки, так и их забрал себе Самойло, начальник штаба, чтобы снабдить подразделения. На ребят из 6 армии грех жаловаться. Снарядили меня как надо — выдали в меру потертый полушубок (новый сразу в глаза бросится), собачью шапку, крепкие, но слегка разношенные сапоги. То, что с картами плохо, не беда — дадут надежного проводника. Трудится не за голимую идею, а за патроны и кое-что из провианта, но пока еще никого не сдал ни в контрразведку белых, ни в контрразведку англичан. Потому, кроме собственного груза — довольно тяжелого, пришлось тащить и плату проводнику — двести патронов к «мосинке», восемь кусков хозяйственного мыла и четыре фунта соли. Там что, соли нет, в Архангельске?