Олег Воля - Шапка Мономаха

При входе несли пост несколько казаков, вскочивших с лавки при виде меня. Один из них, самый сообразительный, сразу запалил лампу и подсветил старичку кастеляну замочные скважины. Дверь с протяжным скрипом отворилась, и во мраке заблестело золото и серебро. Это блики света упали на сложенные прямо при входе доспехи, шлемы и прочую боевую амуницию. Появилась вторая лампа в руках Никитина, и стало лучше видно.

— Посуда в следующем помещении, а это посольские дары, — прошамкал старичок. — Тут есть и персидские, и османские, и польские, и немецкие. Есть и трофеи разных лет, но больше всего от смутного времени осталось. Государь Петр Алексеевич велел все это выставить в арсенале, но тот все достроить и не могут. То крыша рухнет, то пожар. Так и лежат тут все эти брони.

Я остановил кастеляна, взял из его рук фонарь и принялся разглядывать удивительно красивые образчики оружия.

— К посуде не пойдём, — решил я. — Украсим палату доспехами.

— Как так? — удивился старичок. — Всегда же посудой украшали.

— Ну, будет новая традиция, — пожал я плечами и перевел тему разговора. — Покажи ещё шапки царские.

Мы миновали несколько дверей и оказались в комнатке с стеллажами, на которых, накрытые тканью, лежали царские венцы.

Я поочерёдно брал их в руки и любовался. Галактион комментировал:

— Это мономахова шапка, старейшая. Ею все цари венчались до Петра. От самого ромейского императора Константина дар. А сам Петр венчался вот этой, новодельной, «второго наряда».

Кастелян показал на шапку поменьше и чуток попроще.

— А почему? — влез с вопросом Никитин.

— А потому что мономаховой шапкой венчался Петров соправитель Иоанн. Он ведь старше был.

Я продолжал по очереди брать в руки реликвии, а Галактион комментировал:

— Это шапка Казанская. Иван Грозный повелел сделать после покорения Казанского ханства. А это его же Астраханская…

Шапок было несколько — Сибирская, две Алмазные — повседневные. Кроме того, хранилось несколько богато украшенных царских шлемов-«иерихонок» и женских диадем. Из некоторых украшений драгоценности были кем то выковыряны. Я указал на это, и старичок с тяжелым вздохом ответил:

— При Анне Иоанновне и Елизавете Петровне такое часто бывало.

Осмотрел я и скипетры с державами, коих тоже было несколько. Хотя главные были, конечно же, в Петербурге. Тут же хранились и цепи с парадными одеяниями, и меч со щитом, выбранные Елизаветой в качестве государственных регалий. В общем, глаза от блеска драгоценностей уже слезиться начали. И я решил закругляться.

Никитин с Галактионом пошли организовывать манекены для отобранных доспехов, а я в сопровождении секретаря, Новикова, Радищева и Челищева решил наконец посетить Воспитательный дом. Огромное здание на берегу Москвы-реки внушало уважение и разжигало любопытство.

В мое время, после того как в девяностые отверзлись шлюзы и на головы граждан хлынул мутный вал всевозможных исторических разоблачений, про Воспитательный дом я читал много нехорошего. И смертность там была сто процентов, и опыты над детьми проводили бесчеловечные. В народе его называли «Вошь-питательным», и сиротам попасть туда было за каторгу. А то, что Воспитательный дом был постоянным и стабильным поставщиком оспопрививательного материала — факт, подтвержденный документами. Само собой, именно дети и были питательной средой для препарата. В общем, к этому заведению у меня было некоторое предубеждение.

Наш визит был для администрации полной неожиданностью. Обер-директор заведения Насонов отсутствовал, и экскурсию по дому нам организовал главный врач Эрих Кауфманн. Он же и отвечал на мои вопросы. Остальной персонал и воспитанники в основном с любопытством глазели на меня и помалкивали.

— Сейчас на попечении находится тысяча сто двадцать три ребенка обоего полу. Персонала числится двести сорок человек, но не все постоянные. Кормилиц не хватает остро, и оттого правильного питания детям обеспечить мы не в состоянии. Кормим молоком коровьим и козьим, но, — доктор развел руками, — выживает в лучшем случае один из десяти.

— А не разумнее было бы принимать только таких детей, коих от материнского молока уже отлучить можно?

Спросил я и вызвал у доктора эмоциональную бурю. Судя по всему, он был человеком сострадательным и искренним. Он и поведал мне широко известную в это время истину, которая меня привела в некоторое смятение.

В крестьянских семьях дети, кроме нескольких первенцев, в основном мужского пола, чаще всего были не нужны и являлись лишь побочным продуктом удовлетворения похоти. То же самое касалось и приплода у прислуги в дворянских имениях. И ненужных детей просто морили. До сих пор, несмотря на существование «сиропитального дома», в Москве и округе ежегодно находят сотни трупов новорожденных младенцев. По всей России число загубленных младенцев точному подсчету не поддается, но это десятки тысяч ежегодно. Чаще всего детей губят с соблюдением приличий. Дают им простыть на морозе, кормят вместо молока хлебом или душат грудью во время кормления. Такие случаи даже не ведут к какому-либо наказанию. Кроме церковного покаяния.

И сколько бы ни грозили законы, сколько бы ни проповедовала церковь, ситуация не менялась. Надо отдать должное Петру Первому. В 1715 году он издал закон об учреждении «гошпиталей» для приема «зазорных младенцев», но закон действие возымел мизерное.

Попытка Екатерины навести порядок в этом деле была стимулирована ещё и ее прекраснодушными теоретическими рассуждениями о необходимости прослойки свободных просвещённых граждан. Грандиозный Воспитательный дом должен был выращивать и воспитывать это новое сословие от колыбели и до брачного возраста. Часть помещений этой домины предполагалось предоставлять выпускникам для проживания. Но, как я знал из истории, все идеи Екатерины обернулось пшиком, а большая часть помещений всегда стояла пустая. При Наполеоне тут разместились три тысячи раненых, при этом не потеснив воспитанников.

— Протопить весь комплекс мы просто не в состоянии, так что стараемся держаться кучно.

Подтвердил мои мысли доктор, показывая плотно заставленные кроватками комнаты первого этажа.

— Да и воду носить высоко, излишний труд. Так что выше второго этажа все помещения пустуют.

— Так, может быть, имеет смысл в меньшем здании располагаться? — спросил Новиков, чувствуя, что эту проблему я возложу на его плечи.

— Может, и имеет, — развел руками доктор, — но это не от меня зависит.

Новиков повернулся ко мне.

— Государь, надо разделять сирот по возрастам и младенчиков содержать ближе к природе, как мне кажется. А тех, что постарше, уже переводить в интернаты с полноценным обучением.