Олег Воля - Шапка Мономаха

— Встаньте, друзья мои, и объясните мне, чем я могу помочь вашему народу? Ведь наши земли разделяет большое расстояние, да и мои дела в России далеки от завершения.

Чехи встали и поведали мне о готовящемся восстании. Они не просили у меня ни денег, ни оружия, но им нужен был военачальник, который сумел бы из крестьян сделать армию.

— Насколько мне известно, Чехия и Моравия — земли густонаселенные. Неужели в ваших краях не найдется подходящего ветерана?

— В наших селениях есть много ветеранов, служивших и у Гогенцоллернов, и у Габсбургов, но мало кто из них поднялся выше фельдфебеля. А офицеры все как один немцы и дворяне, так что если и присоединятся к нашему восстанию, то только искатели удачи с корыстными целями. И веры им от крестьян не будет. А генерал от самого Государя-Освободителя воодушевит на борьбу робких и придаст решимости колеблющимся.

Я слушал рассказ о том плане, который придумали заговорщики, чтобы придать легитимности своим действиям, и размышлял. Нужно ли мне это? С одной стороны, обозначая свое вмешательство в дела Священной Римской империи, я однозначно даю повод для войны. И не только Вене, но и всем желающим.

С другой стороны, я и так считаю интервенцию неизбежной. Поводом больше, поводом меньше. Какая разница. История Великой Французской Революции учит, что дворянские элиты Европы легко забывают разногласия и объединяются против угрозы своим привилегиям.

И чем тогда мне может быть полезна эта заварушка в Чехии? Ну, например, тем, что на ее подавление будет потрачено время, которое я смогу использовать для укрепления своей власти и реформы армии. Во-вторых, подавление бунта будет сопровождаться репрессиями и массой беженцев, которых я всегда готов принять, ибо рабочих рук в России очень не хватает. Правда, для этого хорошо бы иметь общую границу с Чехией и Моравией.

А с этим есть трудности. Между нами, расположено королевство Польское. Большое. Густонаселенное. Что-то около пятнадцати миллионов человек. Всего на пять миллионов меньше, чем в несравненно большей по территории России. Из-за своего дебильного общественного устройства Польша уже вполне созрела для раздела и утилизации соседями. Они уже отщипнули по кусочку в 1772 году. И в отношении одного из этих соседей у меня есть надежды на взаимопонимание, основанное на взаимной выгоде.

Король Фридрих Великий недаром получил свой титул. И дело даже не в его военном гении, не раз изменявшем ему, а в общей его государственной мудрости. И одним из проявлений этой мудрости была отмена крепостного права в Пруссии еще десять лет тому назад. Правда, только на землях, принадлежащих короне. Но и это говорит о том, что к моим аболиционистским инициативам прусский король отнесется скорее одобрительно, нежели агрессивно. Так что я вполне могу рассчитывать на его дружелюбный нейтралитет. Который вполне возможно подогреть еще одним кусочком Польши.

А если Фридриха как-то пристегнуть к этому восстанию в Чехии? Прусский король любитель погреть руки у чужого костра, и может статься так, что Вене будет вообще не до меня и она сцепится с Потсдамом. В таком случае никакой интервенции не случится. Этот вариант был слишком хорош, чтобы не попытаться его воплотить. Но для этого надо будет действительно всерьез помочь восстанию новых Гуситов.

Я оторвался от своих размышлений и обнаружил, что посетители смотрят на меня и терпеливо ждут моего ответа. Кажется, я слишком сильно погрузился в внешнеполитические расчеты.

— Я признаю справедливость вашей борьбы, — начал я. — И согласен с вашими доводами. Я буду думать о том, как именно вам помочь. А пока будьте моими гостями. Вы уже определились с проживанием?

— О да, государь! — ответил Франтишек Киршнек. — Мы остановились в доме причта при Михаэлькирхе. Меня давно приглашали туда настроить орган. Так что я в Москву собирался ехать и так. Но получилось еще и помочь родственнику жены.

— Орган? — переспросил я. — Ты органный мастер?

У меня в голове щелкнуло, и я вспомнил, где я слышал это имя.

Как-то раз, в начале нулевых, будучи в Москве по делам школы, на Тверской-Ямской я набрел на Музей русской гармоники. Поскольку гармошку я любил и играть умел, я не смог не зайти. Среди уникальнейших экспонатов и документов я увидел реконструкцию первого в мире музыкального инструмента, работающего именно по тому принципу, на котором основано звукоизвлечение в гармошках и аккордеонах. А именно — на колебании упругого металлического язычка. Автором же этого изобретения и похожего на клавесин инструмента был не кто иной как Франтишек Киршнек!

Вот ведь встреча!

— Да, государь, — меж тем отвечал чех. — Я ремонтирую старые органы и могу изготовить новый, если пожелаете. Только мастерская, увы, у меня в Петербурге, а сейчас туда попасть, наверно, будет трудно.

Я не был уверен, что в это время мастер уже изобрел свой способ звукоизвлечения. Но рискнул «забросить удочку».

— А придумать что нибудь более компактное, нежели орган, вы можете?

— Компактное? — удивился мастер. — Органные трубы уменьшить невозможно.

— Ну если не на основе труб, а чего-нибудь другого?

Киршнек пожал плечами.

— Я не думал об этом. Но могу попытаться.

Жаль. Значит, эта идея еще не пришла в его голову. Ну, я тогда вложу ее туда сам. Но попозже.

— Я не сомневаюсь в ваших талантах, — улыбнулся я и обратился уже к его терпеливо ждущему спутнику, не понимающему по-русски. — Сегодня на Красной площади будет запуск воздушного шара. Я предлагаю вам совершить полет. Вы будете первым в истории чехом-воздухоплавателем.

Когда Киршнек перевел мои слова, у Карела расширились глаза. Он быстро что-то заговорил.

— Он благодарит вас за это предложение. Он мечтал увидеть такое чудо, о котором много говорят в Петербурге и Москве, но полететь самому это превыше его надежд.

— Хорошо. Тогда в полдень.

Как ни удивительно было окружающим, но главным распорядителем на этом шоу был юный урядник Василий Каин и его юные сигнальщики. С первого дня в Москве я загрузил Ваську проблемой скорейшего ремонта шара. Причем даже двух старых солдат придал ему для солидности. С ними я особо оговорил, чтобы они за Ваську решений не принимали и его команды как мои выполняли. Итогом стал быстро отремонтированный шар и возросший авторитет моего протеже. Равно как и выросшая у него самоуверенность.

К полетам готовились с ночи. Сколотили помост рядом с Лобным местом, устлали его коврами и декорировали кумачом. А для первичного наполнения шара воздухом соорудили что-то вроде трех колодезных журавлей, которыми предварительно приподняли оболочку.

К моменту, когда я со свитой проехал воротами Спасской башни и пересек глубокий крепостной ров по каменному мосту, шар был уже готов к полетам.