Иван Оченков - Стрелок-3 Митральезы Белого генерала. Часть вторая.

- Хороши, девчонки! – ухмыльнулся гардемарин, морщась от очередной порции пыли, поднятой текинской пулей. – Графиня, баронесса и вдова подполковника.

- Да хоть бы и герцогини, сладенькое все любят, - усмехнулся Дмитрий, после чего повернулся к маркитанту и от увиденной картины резко замолк.

- Твою маман! – снова попытался перейти на французский его приятель.

Как оказалось, последняя пуля, угодившая в мешок, каким-то неведомым образом изменила траекторию, и шлепнула Ашота прямо в темечко, прикрытое только шапкой из тонкого войлока. Занятые беседой офицеры поначалу этого даже не заметили, а теперь с изумлением смотрели на армянина, мягко опустившегося на свое место и не подававшего признаков жизни.

- Он ранен? – выдавил из себя Майер, заметив тонкую струйку крови вытекающую изо рта.

- Сейчас посмотрим, - буркнул Будищев и приложил два пальца к шее торговца.

- Ну что? – не выдержал ожидания гардемарин.

- Наповал, - вынес свой вердикт прапорщик, не почувствовав биения жилки.

- Как же это…

- Пуля виноватого найдет, - грустно усмехнулся Дмитрий, после чего подобрал весь заказанный у маркитанта товар, положил рядом с торговцем вытащенную из бумажника ассигнацию и поманил за собой все еще потрясенного такой нелепой смертью приятеля. – Пойдем, заодно и помянем.

- Но нельзя же его так бросить!

- Зачем же бросить? – удивился моряк и, выглянув из лавки, гаркнул во все горло расположившимся неподалеку стрелкам из туркестанского батальона. – Эй, служивые! Тут Ашота убило. Оттащите его в сторону, да дайте знать другим армянам, пусть приберут барахло, да похоронят по своему обычаю.

- Интересно, есть ли у него семья?

- Сашка, ты на проповеди у отца Афанасия давно ли был?

- Даже не припомню…

- Оно и видно. А то бы знал, что «многия знания – многия печали» [4]

[1] Бурбон – нелестное прозвище армейских офицеров, подразумевающее дикость нравов и умственную ограниченность.

[2] Построить мундир, то есть, пошить у хорошего мастера.

[3] Габион – плетеная корзина, часто без дна, ящик или мешок, наполненные землей и построенное из них временное укрепление.

[3] Братья Норденстрём Нильс, Андреас и Николай – известные петербургские портные.

[4] Экклезиаст.

Прибытие графини Милютиной и героическая гибель подполковника Мамацева помимо всего прочего привели к тому, что все три представительницы прекрасного пола, которых судьба занесла на окраину мира в забытые богом пески Закаспийского края стали жить вместе. Пока они служили в госпитале, хозяйство их вел денщик покойного Дмитрия Осиповича, а имущество охранял верный Сердар, зорко следивший, не несет ли кто чего-нибудь вкусненького и в случае обнаружения такового, немедля пресекавший безобразие.

- Держи, оглоед, - угостил щенка зашедший в гости Будищев.

Сердар мгновенно проглотил подношение и снова уставился на прапорщика просительными глазами, как бы говоря – «это и все?»

- Не наглей, - ухмыльнулся Дмитрий и пошел дальше, а будущий волкодав и гроза всех кошек покатился за ним, не теряя надежды еще что-либо упромыслить.

- Здравия желаю вашему благородию, - поприветствовал его растапливающий огонь солдат.

- Привет, Севостьян, - узнал тот денщика. – Как дела?

- Да какие тут дела, - отмахнулся служивый. – Барышни мои носу не кажут из больничных кибиток, все за раненными ходят. Оно, конечно, дело богоугодное, но нельзя же так-то! Надобно и отдохнуть когда.

- Ничего, возьмем Геок-тепе, тогда и отдохнем.

- Скорее бы уж, - вздохнул солдат и потрепал по голове подошедшего к нему щенка. – Что, разбойник, опять ищешь, где бы набедокурить?

- Опять? – улыбнулся Будищев.

- Снова, ваше благородие. Это ведь не собака, а божье наказание! Давеча этот паразит у отца Афанасия сапог сгрыз, пока тот спал. Чего смеетесь, батюшке заутреню служить, а он одной ногой босиком! Сплошное поношение христианской веры…

- Дмитрий Николаевич?! – обрадовано воскликнула выглянувшая из палатки баронесса.

- Я, Люсия Александровна. Добрый день!

- Здравствуйте. Вы так давно у нас не были. Если бы не ваш Шматов, то мы бы даже не знали, живы ли вы еще.

- Да что мне сделается. Лучше расскажите как вы, как Катя, как Елизавета Дмитриевна.

- Неужели Федя ничего вам не рассказывал о нашем житье-бытье? Впрочем, заходите, я угощу вас чаем.

- С удовольствием, - не стал отказываться Будищев, - только, кажется, Севостьян еще не ставил самовар.

- Это ничего, - мягко улыбнулась барышня. – Я нагрею воды на примусе.

- На чем? – удивился прапорщик.

- Это такое приспособление, - охотно пояснила баронесса. – Его совсем недавно прислали госпоже Милютиной из Петербурга. Очень удобная вещь. Вы наверное о таком еще и не слышали?

- Да как вам сказать, - улыбнулся Дмитрий.

- Господи, какая же я глупая! – всплеснула руками баронесса. – Да ведь на нем клеймо фабрики Барановского-Будищева. Дмитрий Николаевич, не смейтесь!

- Не буду, - сделал честные глаза моряк, внимательно рассматривая чудо техники.

Аппарат был несколько больше, чем он рассчитывал, но все же довольно компактен, чтобы им без особого труда могли управляться женщины. Как и все в этом времени украшен витиеватыми узорами, но, в общем и целом, вещь получилась вполне утилитарная. Значит, кузены Барановские не теряли зря времени и все-таки внедрили очередное его изобретение.

- А почему такое название, «примус»? – поинтересовалась девушка, нагнетая давление ручным насосом.

- А я знаю? – мягко отстранил ее Дмитрий, после чего выполнил все необходимые процедуры и поджег форсунку.

- Какая прелесть! – едва не захлопала в ладоши Люсия. – Я как вспомню, сколько сил требовалось для того чтобы растопить хотя бы небольшой костерок. Если нам не помогали солдаты, то мы с Катей рисковали остаться голодными…

В порыве чувств она не удержалась и подскочив к Будищеву встала на цыпочки и попыталась его поцеловать в щеку, но как-то так получилось, что тот повернулся и их губы встретились. Это был всего краткий миг, но он показался обоим вечностью.

- Теперь ваш брат точно вызовет меня на дуэль, - неожиданно охрипшим голосом сказал Дмитрий.

- Пусть только попробует! – тихо ответила баронесса. – Я взрослая и вполне самостоятельная женщина, а потому могу сама определять свою судьбу. К тому же вы и так пощадили его, хотя это стоило вам репутации. Да-да, не спорьте, я знаю, чем вы пожертвовали ради меня…

В другое время Будищева возможно удивило бы, что эта жертва была ради Люсии, но только не теперь. Вот уже более полугода, единственными женщинами, встречавшимися ему, были местные туркменки, с их своеобразной внешностью и понятиями о гигиене. А тут рядом стояла молодая девушка и смотрела на него пронзительными глубокими как омут глазами. Он не видел ни мешковатого и много раз штопаного платья, ни ее огрубевших от тяжелой работы в госпитале рук, ни усталости на ее безгранично милом личике.