Михаил Ланцов - Сирота

– Все вместе! Сулицами! Бей! – гаркнул Андрейка, когда медведь, вставший на задние лапы приблизился шагов на пять.

Устинка с Егоркой только этого и ждали. Любого действия, лишь бы не стоять истуканами и не смотреть на приближающуюся смерть. Поэтому метнули свои сулицы даже скорее парня. Целя в корпус. Чтобы точно попасть. Все-таки нервы у них пошаливали…

Медведь взревел от боли и качнулся вперед, не удержавшись на задних лапах. На что и был расчет. Потому как бросок сулицы так просто это животное не поразит. Слишком большой массив мяса, крепкой шкуры и костей. Из-за чего жизненно важные органы были надежны укрыты этим «живым» бронежилетом.

Раз.

И едва вонзившиеся в его тело сулицы под его собственным весом пронзили мохнатого шатуна насквозь. А их наконечники вылезли сзади.

«Косолапый» взревел от жуткой боли. Но рев этот уже не производил особого впечатления, так как одна из сулиц, пройдя между ребер, пробило легкое.

Глаза медведя налились кровью. И он, превозмогая боль, сделал шаг вперед. Древка сулиц цеплялись за снег, мешая идти. Но он сделал еще один шаг, и они надломились.

Андрейка решил облегчить этот фарс. И двинулся вперед. Навстречу этому зверю. А потом совершил крепкий, сильный выпад копьем прямо в пасть. В тот самый момент, когда «косолапый» вновь попытался зареветь, широко ее раззявив.

Копье его было изготовлено из поганого металла. Но…

Удар оказался точен и в должной мере силен. Достаточно для того, чтобы пробить животному костяную перегородку и войти в мозг. Благо, что при таком положении головы с сильно открытой пастью, мозг оказывается отделен от охотника достаточно тонкой костяной преградой. Не считая, конечно, пространства раззявленной пасти. Да и зачем его с такого ракурса надежно защищать? Ведь в обычной среде угрозы удара туда с такой позиции практически не имелось.

Раз.

И все.

Рев оборвался. А медведь-шатун как подкошенный рухнул на снег. Где и замер.

– А вы боялись… – нервно произнес Андрейка, у которого падающий медведь вывернул копье из рук.

– Ох… – только и выдал Устинка, оседая на снег. Ноги его больше не держали.

Егорка промолчал. Он оперся о копье и покачивался, смотря перед собой не видящим взглядом.

– Смерть любит храбрых. – отметил Андрейка, назидательно поднимая палец. Трясущийся палец. Но на это никто не обратил внимание. Это было меньшим из конфузов, что приключился с отрядом.

– Смерть… – тихо прошептал Егорка, штанина которого была влажной.

– Со смертью нам всем рано или поздно придется встретится. – философски заметил Андрейка. – Годом раньше, годом позже. Так чего ее бояться?

– Смерть страшна… – покачал головой Устинка.

– А вот так говорить не стоит, – возразил отрок. – Смерть она кто? Правильно. Баба. А разве какой бабе понравиться, что ее страшной называют? Прояви уважение. В конце концов нам всем с ней поворковать придется.

Что Устинка, что Егорка промолчали. Определенный смысл в словах парня имелся. И лишний раз оскорблять ту, кто за ними придет действительно не имело смысл.

– Смерть, – меж тем продолжал Андрейка, – она разная. Для кого-то злая старуха, обрывающая радостную жизнь, а для кого-то прекрасная красавица, ставящая крест на мучениях. Каждому по заслугам его. И по словам.

– Неужто младенцы, мрущие как мухи, успели как-то Смерть обидеть? Те, что еще и говорить не умеют?

– Не все так просто, – развел руками Андрейка. – Иной раз и за грехи отцов детям держать ответ приходится. А иногда и за проступки дедов.

– Ох… грехи наши тяжкие… – пробормотал Егорка и перекрестился.

– Вот-вот. Так что лишний раз не дразни нашу мрачную красавицу. А то в следующем бою она не наших супостатов, а нас приберет. Просто из вредности. Смерть – это серьезно. Не злите ее. Уяснили?

– Уяснили хозяин, – хором произнесли Устинка и Егорка, странно переглядываясь и косясь на отрока.

Тот ведь стоял и, смотря куда-то в поле, улыбался. Там никого не было. Во всяком случае, они ничего не видели. Однако в контексте этого разговора они подумали, будто бы он увидел там саму Смерть и теперь заискивает перед ней и льстит.

Андрейка же вдыхал свежий морозный воздух и любовался жизнью… своей жизнью… И улыбался от того, что ему удалось выбраться живым и здоровым из очередной смертельной передряги. Близость гибели неслабо его взбодрило. А ее избежание дало эффект, сравнимый со стаканом водки. Словно он его жахнул. Стало хорошо так, что он аж зашатался. И по всему телу какое-то тепло растекалось.

О том же, что в очередной раз, волей-неволей он стал виновников очередного мистического казуса, парень не думал. Слишком весь этот мир был ему непривычен. Вот и вляпывался на каждом шагу.

Сначала там – в Туле, когда переменился по взмаху руки. Потом здесь, когда «из говна и палок» сделал дорогую краску. С волками, опять же, учудил немало. Как во время ночного нападения, так и потом – у лося и далее. Ведь Устинка и Егорка слышали, что он говорил вожаку. Выйти не решились, а стоять у духовых окошек и наблюдать за своим хозяином сдюжили. Из сеней. И вот теперь – новая странность, которую их мозги трактовали однозначно в привычном и понятном им мистическом ключе.

Ведь на дворе стоял XVI век с его парадигмой рационально-мистического восприятия мира. Для многих жителей XXI века может показаться странным, но люди тех лет мыслили рационально. За тем исключением, что существование Бога и каких-то иных мистических компонентов вроде русалок, домовых и ведьм для них являлось таким же реальным, как и яблок, огурцов и медведей. Да, их нельзя пощупать, взвесить и измерить. Ну так и что? Ветер тоже никто не видит, однако же он срывает крыши с домов.

Эти люди росли с твердой уверенностью в том, что там, на небе, сидит Бог – суровый, но справедливый. И он все видит. А в лесу бродят леший с кикиморой. В речке водятся русалки с водяным. Дома живет домовой… и так далее, и тому подобное. И пренебрегать правилами сожительства с этими существами может оказаться фатально. Хуже того, Устинка с Егоркой были крестьянами. Поэтому выросли в самым тесном соприкосновение с природой и старыми верованиями. Еще дохристианскими, которые сохранялись на селе в XVI веке весьма крепко. Да, все они формально были христианами, причисляя себя к ним. Но… но… но…

Андрейка же в очередной раз предстал в их глазах как тот, кто видит всех этих волшебных существ. Как тот, кто может разговаривать с животными. Ведь волки те молодые с ним вроде как сдружились. Теперь еще и разговоры о Смерти…

Зачем парень их затеял?

Да черт его знает? Просто интуитивно показалось лишним ругать смерть в такой момент. Но… это было очередной залет. Местные такого даже по пьяни буровить не станут. Слишком для них все это серьезно и реально…