Анатолий Дроздов - Кровь на эполетах [СИ]

По залу пронесся ропот, царь нахмурился.

— Поясню, ваше императорское величество, — поспешил я. — В завершившейся кампании мне трижды пришлось иметь дело с поляками, да и ранее сталкивался с ними в Испании. Это храбрые и умелые бойцы, но, не это главное – французы не хуже. Но, в отличие от них, поляки люто ненавидят Россию и русских. Они никогда не простят нам раздела их державы. У каждого шляхтича в голове словно надпись на камне высечена мечта о Речи Посполитой от моря до моря. Что бы им ни предложили, даже царство в составе империи со своей конституцией, не смирятся. Мы получим земли с враждебным населением, постоянные заговоры и бунты, на подавление которых придется посылать армию. Зачем это России? Под свою руку следует брать православных – вот те будут верными подданными, но никак не католиков.

— Не соглашусь, — покачал головой Аракчеев. — В русской армии служат католики-поляки. Тот же Ожаровский, к примеру. Дерутся отважно.

— Сколько их, ваше превосходительство? — возразил я. — Сравните их число с теми, кто пошел за Бонапартом. Скажу больше: я не советовал бы принимать на русскую службу шляхтичей из тех, кто воевал против нас. Непременно предадут.

По тому как генералы стали переглядываться, я понял, что попал в точку. Видимо, этот вопрос обсуждался.

— Знаете, ваше императорское величество, — внезапно подключился Нессельроде. — Я поддержу графа. Победа над французами сейчас важнее герцогства Варшавского. Одержав ее, мы будем диктовать свою волю Европе.

— Я подумаю над вашими предложениями, господа! — недовольно сказал царь. — Совещание закончено. Граф Руцкий, задержитесь.

Кажется, попал – сейчас меня вышибут из ближнего круга. Ну и ладно, в полку лучше.

— С чего вы взяли, граф, что поляки будут бунтовать? — спросил Александр, когда мы остались наедине. — Я встречался с представителями местной знати и получил заверения в их лояльности.

— Они будут улыбаться вам в глаза, а потом сунут в спину нож, — не отступил я. — Что хотите со мной делайте, ваше императорское величество, но нет у меня доверия к полякам. Сколько от них бед было России, начиная от Смутного времени и кончая нашествием Бонапарта! Зачем пригревать на груди змею?

— Против нас в этой кампании воевали не только они, — возразил царь. — Те же пруссаки.

— Их принудил Бонапарт, поляки же пошли своей волей. Я сказал бы: с воодушевлением. Что до польской магнатерии, то она будет лебезить и кланяться вам, потому что опасается конфискации поместий за поддержку узурпатора.

— Предлагаете сделать это? — сощурился Александр.

— В этом нет смысла, если герцогство Варшавское перейдет Пруссии. А вот обложить контрибуцией стоит. Западные губернии России разорены – в том числе тщанием поляков. Понадобятся годы и много денег, чтобы восстановить их до довоенного уровня. Так что пусть платят! Хорошо б еще вывести из герцогства всех православных крестьян и осадить их на опустевших литовских землях. Если дать мужикам волю, освободить от податей лет на десять, ссудить скотом и зерном, которые, к слову, можно взять здесь же, они сами побегут в Россию. Мы получим процветающий Северо-Западный край.

— Хм! — царь с интересом посмотрел на меня. — А вы не только в лекарском и военном деле разумеете, граф. Мы подумаем о вашем предложении.

— Благодарю, ваше императорское величество! — поклонился я. — Можно просьбу?

— У вас завелся очередной бастард? — улыбнулся Александр.

— Никак нет, ваше императорское величество. Когда наши армии встанут против французов, позвольте мне встретиться с Даву.

— Захочет ли он с вами говорить?

— Полагаю, да.

— Вы знакомы?

— Имел такое несчастье, ваше императорское величество.

— Почему несчастье? — удивился он.

— Возвращаясь из Петербурга в Действующую армию, я заплутал близ Москвы и угодил в плен к французам. Даву пожелал допросить меня лично, и у нас состоялась длительная беседа. Я был зол и напророчил маршалу гибель его армии в России и смерть узурпатора. Даву в ответ пообещал меня расстрелять. Но ночью в Кремль пробрался подполковник Фигнер и вывел меня из Москвы.

— Этот может, — улыбнулся Александр.

— Мои слова впечатлили маршала, а теперь, когда напророченное сбылось… Полагаю он меня обязательно выслушает.

— Вы рискуете, Платон Сергеевич! — покачал головой царь. — Даву может пожелать исполнить свой приказ.

— Отечество дороже, ваше императорское величество. Если мне удастся убедить маршала отказаться от сражения, оно того стоит.

— А вы нахал, граф! — засмеялся Александр. — Беретесь сделать то, что не получилось у людей, стоящих много выше вас по положению. Хорошо, препятствовать не буду. Но лишь в том случае, если прочие усилия не дадут результата.

Людей, стоящих много выше меня, не связывают с Даву особые отношения. Маре вышел на связь со мной не по своей воле – за его спиной маячил маршал. И я знаю, что ему предложить.

— Благодарю, ваше императорское величество! — поклонился я.

— И еще, Платон Сергеевич, — сказал царь. — Приведите себя в надлежащий вид. Офицеры моей свиты носят аксельбанты вместо горжетов. Обзаведитесь бальным мундиром – в Варшаве это не составляет труда. Завтра в мою честь дают бал, извольте присутствовать и танцевать.

— Прошу простить, ваше императорское величество, — повинился я. — Танцевать не смогу – не обучен.

— Наконец-то у вас нашелся недостаток, — улыбнулся Александр. — А то право неудобно: в моем окружении появился офицер, состоящий из одних достоинств. Каково прочим? Не умеете – не танцуйте, но присутствовать извольте.

— Непременно, ваше императорское величество, — заверил я…

Приказ царя обошелся мне в кругленькую сумму – даже вспоминать не хочется. Местные портные драли безбожно. Не из патриотизма – какой патриотизм у евреев? Делали гешефт: спрос на их услуги превышал предложение. В занятой русской армией Варшаве балы следовали один за другим и везде ждали военных. Собственно, для них балы и давали – магнатерия замаливала грехи. Не успев приехать в Варшаву, я уже получил несколько приглашений. Нечему удивляться: прислуга во дворце большей частью из поляков и уже настучала кому нужно. Знали бы эти графы и князья, кого зовут!

Как бы то ни было, в назначенный час я прибыл на бал. Гости еще съезжались, и я прошел по ярко освещенному хрустальными люстрами залу, наблюдая себя в высокие зеркала. Ну и рожа у тебя, Шарапов! [93] Измененная цитата из фильма «Место встречи изменить нельзя». Ладно, рожа, но наряд! Белые кюлоты до колена, белые же шелковые чулки, туфли с пряжками. На правом плече пышный золотой аксельбант. Еще губы подкрасить – и пожалуйте в бар «Голубая устрица».