Игорь Валериев - Ермак: Начало. Телохранитель. Личник [сборник litres]

– Ваше превосходительство, практического опыта, чтобы подтвердить мои слова, нет. В Европе вот уже пятнадцать лет не ведутся межгосударственные боевые действия. Российская империя также это время ни с кем не воевала. Но сама логика говорит о необходимости отказа от недостаточного уважения к огню и от ставки почти исключительно на штык.

– А как же пуля – дура, штык – молодец? Или Александр Васильевич Суворов был неправ? – генерал улыбнулся.

– Если вспомнить суворовскую «Науку побеждать», то полностью фраза звучит так: «Стреляй редко, да метко, штыком коли крепко – пуля обмишулится, штык не обмишулится, пуля – дура, штык – молодец!» Есть и ещё одна фраза: «Гренадеры и мушкетеры рвут на штыках, а стреляют егеря». Только при этом, когда Суворов командовал Суздальским полком, у него стреляли и егеря, и мушкетеры, и гренадёры. Причем по тридцать патронов в год, а не по три, как в других полках.

– Интересно… – Сергей Михайлович закрутил на указательный палец левый ус. – Несколько раз читал книгу, а почему-то запомнилось только пуля – дура, штык – молодец, а не вся фраза. А вы, Тимофей Васильевич, получается, относитесь к «огнепоклонникам».

– Можно сказать и так, ваше превосходительство. Я, действительно, считаю, что стремительное развитие вооружения приведёт к серьёзным изменениям в тактике ведения боя. И на первое место выступит пуля, а не штык. Хотя «штыковое воспитание», о котором говорит в своем «Учебнике тактики» его высокопревосходительство Михаил Иванович Драгомиров, полностью: – Идти на позиции противника под его губительным огнем от артиллерии, магазинных винтовок, пулемётов смогут только войска с сильной волей и не боящиеся гибели. А чтобы уменьшить потери от огня противника, необходима форма, которая бы не выделяла солдата на поле боя, а, напротив, делала бы его как можно незаметнее.

– И вы, Тимофей Васильевич, хотите всех солдат зимой одевать в такие маскхалаты? – последнее слово генерал произнёс уже уверенно.

– Ваше превосходительство, это было бы здорово, но боюсь, слишком дорого для государственной казны, – я сожалеюще развёл руками. – Последние годы усмирения Кавказа показали необходимость использования малых команд для скрытого наблюдения за противником, точечных нападений. С нашей стороны такие боевые действия осуществляли кубанские пластуны, у черкесов – хежреты, психадзэ. Именно для таких команд в первую очередь и нужны маскхалаты для зимы и для лета.

– Интересная мысль. Насколько мне известно, вы вместе с Головачевым работу написали о действии таких малых групп в тылу противника?

– Так точно, ваше превосходительство. Написали. В прошлом году её передали в Академию Генерального штаба. Результаты рассмотрения мне не известны.

– Что же, замечательно, что эволюция военной мысли не стоит на месте и молодёжь, как всегда, ищет что-то новое, – Духовский по-доброму улыбнулся. – Подготовьте мне план занятий, на котором бы мы увидели все возможности использования вашего зимнего маскхалата. При этом можете задействовать и силы линейного батальона.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – я поднялся со стула вслед за выбравшимся из-за моего стола генералом. В этот момент в кабинет влетел Кораблев.

– Тимофей Васильевич, я от Банкова… Ой… Извините, ваше превосходительство… – коллежский секретарь изобразил стойку смирно.

– Проходите, э-э-э… – Сергей Михайлович сделал паузу, видимо, пытаясь вспомнить, как зовут, можно сказать, начальника секретной части конвоя.

– Коллежский секретарь Кораблев Николай Алексеевич, – пришел я на помощь генералу.

– Да… Николай Алексеевич. Проходите. Мы уже с Тимофеем Васильевичем закончили. Так что не буду вам мешать. Вечером жду доклада, – эта фраза Сергея Михайловича была уже предназначена мне. Закончив говорить, генерал вышел из кабинета.

– Что-то срочное, Николай Алексеевич? – обратился я к Кораблеву.

– Юрий Петрович просит вас подъехать к нему. Он просил передать, что с большой долей вероятности вы оказались правы…

– Доброе утро, Юрий Петрович! Какие новости? – спросил я Банкова, входя в его кабинет в полицейском управлении.

Следственный пристав поднялся из-за стола и произнёс:

– Здравствуйте! Здравствуйте! Проходите, Тимофей Васильевич, снимайте верхнюю одежду. Есть новости, как им не быть. Чаю-с?

– Вы знаете, Юрий Петрович, не откажусь. Морозно сегодня на улице.

Коллежский асессор, проходя мимо, пожал мне руку, а потом выглянул в коридор и кому-то скомандовал принести чаю. Вернувшись на место, сел за стол и пригласил меня присесть на стул.

– Ну что, Тимофей Васильевич, хочу вас обрадовать, хотя повод сам по себе не радостный. Смерть Глафиры Петровны Ермиловой я бы естественной не назвал. Жалко, что я не осматривал место происшествия, но даже по показаниям её мужа, который обнаружил труп, можно было бы сказать, что её убили, – Банков возбужденно потёр ладони и продолжил: – А так как я сегодня после нашего разговора осмотрел тело Ермиловой, то со всей ответственностью могу заявить, что мы имеем убийство с прямым умыслом и с обдуманным намерением. Статья одна тысяча четыреста пятьдесят четыре Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Это каторга от пятнадцати до двадцати годочков. Возможно, и убийство, совершённое ради облегчения другого преступления. А это уже статья одна тысяча четыреста пятьдесят девять и бессрочная каторга.

– А каким образом вы, Юрий Петрович, определили, что было совершено убийство?

– Ох, Тимофей Васильевич! Если бы Ермилову осматривал не этот алкоголик Венников… Есть у нас в городе такой врач. У него каждый день заканчивается на дне стакана, – следственный пристав брезгливо скривился. – Так вот, если бы труп Глафиры Петровны осматривал тот же Любарский, он бы сразу сказал, что было совершено убийство.

– Какие-то улики? – заинтересованно спросил я.

– Во-первых, тело Ермиловой нашли в том положении, при котором она не смогла бы получить такое повреждение височной области, – Банков отогнул указательный палец. – Во-вторых, рана на виске соответствует сильному удару либо рукояткой револьвера, либо кастетом. Но дождемся от Любарского, нашего окружного врача, официального заключения.

– Юрий Петрович, а вы из описания мужа о том, в каком положении он нашёл труп жены, сделали выводы, что Ермилова не могла получить такое повреждение виска? – я смотрел на пристава с любопытством, и мне действительно было интересно, что он мне скажет в ответ.

– Эх, Тимофей Васильевич, как говорится, сам себя не похвалишь – никто не похвалит, – лицо Банкова осветилось задорной улыбкой. – Не буду слишком хвастать, но считаю, что неплохо знаком с судебной медициной. Вы, кстати, в курсе, что о способах определения того, какая рана на теле является смертельной, писал Гиппократ? А после убийства Цезаря его тело осмотрел врач, который установил, что из двадцати трёх ран смертельной была только одна.