Александр Михайловский - Герой империи. Сражение за инициативу (СИ)

– А о них непременно вспомнят, – вздохнул Гопкинс, – не могут не вспомнить. Как и о прочей европейской мелочи, которая после краха Третьего Рейха останется совершенно беззащитной. И что хуже всего – со временем Альянс пришельцев с русскими обязательно вспомнит и о нашей Америке. И вот тогда нас не спасут ни два океана, ни могучий морской флот, ни вторая поправка [10]к Конституции. Нас попросту уничтожат, как мы когда-то уничтожили индейцев.

Рузвельт посмотрел на своего старого приятеля и вздохнул.

– Все не так плохо, Гарри, – сказал он, – хотя и приятного в сложившейся ситуации, конечно же, немного. Об этом мало кто знает, но нам удалось вступить в радиоконтакт с той штукой, которая крутится вокруг нас по орбите. Даже мои министры пока не в курсе. Как ты уже знаешь, Генри Уоллес и Корделл Халл полетят в Москву разговаривать с дядей Джо и добиваться контактов с пришельцами через него, а ты, не ставя никого в известность, полетишь прямо наверх, чтобы провести неофициальные переговоры от моего имени…

– Фрэнки, – Гопкинс покрутил пальцем в воздухе, – у тебя что, есть способ добраться до этой штуки? Насколько я понимаю, двести пятьдесят миль [11] – это чертовски высоко… наш лучший бомбардировщик способен подняться тысяч на тридцать футов или около того…

– Да, Гарри, – подтвердил Рузвельт, – лично у меня способа добраться до этой штуки нет, но ты все равно на нее отправишься. Я же сказал, что нам удалось вступить с пришельцами в радиоконтакт. Плохому парню Гитлеру, когда тому это удалось, они прислали ультиматум: «сдавайся или умри», а нам (точнее, лично тебе) – приглашение прибыть к ним на борт для проведения переговоров, что все же внушает некоторый оптимизм…

– Приглашение мне лично? – ошарашенно переспросил выведенный из равновесия Гопкинс. – Откуда они, черт возьми, Фрэнки, знают, кто я такой?!

– Мне это неизвестно, – пожал плечами Рузвельт. – Эти пришельцы вообще знают много всего такого, что не положено знать простым смертным. А вот откуда им все это известно, я, прости меня, просто не знаю. Но твое имя было упомянуто особо. В качестве основного переговорщика они хотят видеть только тебя, а основная делегация будет, как говорится, только для прикрытия. О чем с пришельцами можно договориться и о чем нельзя – все это предстоит выяснить именно тебе. Времени у тебя на это будет предостаточно. Пока, как ты правильно сказал, бедняга Уоллес и Кордел Халл добираются на бомбардировщике до Москвы через Исландию и Финляндию [12], ты должен решить с пришельцами все вопросы и согласовать позиции, если, конечно, будет что согласовывать…

– А что, Фрэнки, – спросил Гопкинс, – есть какие-либо сомнения в том, что нам удастся договориться?

– Сомнения есть всегда, – ответил Рузвельт, – но пусть тебя это не заботит. У нас просто нет другого выхода. Или мы договариваемся, или с нами будет то же, что и с плохим парнем Гитлером. Ты же знаешь, что я без особого энтузиазма отнесся к идее в очередной раз натравить на Россию джапов. Да и те тоже не горят энтузиазмом ввязываться в эту авантюру. Есть у меня предчувствие, что в Токио уже сделали выбор совсем не в нашу пользу и теперь только ждут какого-то подтверждения. Но ты, Гарри, должен успеть раньше…

– Хорошо, Фрэнки, – кивнул Гопкинс, – я успею раньше, чего бы это ни значило. А теперь скажи, как я буду добираться до этой штуки? Ведь не заставишь же ты меня идти пешком?

– Нет, – сказал Рузвельт, – не заставлю. Сейчас ты спустишься вниз, сядешь в машину и отправишься в мою загородную резиденцию Шангри Ла [13]. Туда через три часа приземлится аппарат пришельцев, чтобы забрать тебя для проведения переговоров. Они передали, что могли бы сесть прямо на лужайку перед Белым Домом, но это, мол, вызвало бы слишком много шума. Так что давай поезжай, а мы тут все будем за тебя молиться. И да поможет тебе Всемогущий Бог.

– Хорошо, Фрэнки, – кивнул Гопкинс, вставая, – я сделаю то, что ты просишь, хотя и не уверен, что из этого хоть что-то получится.

2 сентября 1941 года, около 02:00 мск. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».

Спецпосланник президента Рузвельта Гарри Гопкинс.

Не успела машина с Гарри Гопкинсом въехать в ворота резиденции Шангри Ла, как с небес на лужайку перед резиденцией с бледно-голубых сентябрьских небес опустился, на ходу складывая крылья, аппарат пришельцев, похожий на толстенькую, довольную собой, ослепительно белую индюшку. Но этот с виду беззащитный аппарат не был так уж беззащитен. В небесах над загородной резиденцией качали «качели» прикрывающие его остроносые истребители пришельцев, снискавшие себе среди немцев название «белые демоны». Да и внутри «индюшки» находилось не менее отделения готовых к бою имперских штурмовых пехотинок, о которых уже шла молва, что в ближнем бою каждая из них равна паре десятков немецких солдат с боевым опытом или сотне американских джи-ай без опыта.

Помимо тяжеловооруженных штурмпехотинок, в аппарате пришельцев присутствовал мужчина в легких десантных доспехах, – Гарри Гопкинс назвал его про себя «герольдом». Он заговорил с посланцем Рузвельта таким тяжеловесным и архаичным английским языком, что от него повеяло елизаветинскими временами: плахами, топорами и салемскими ведьмами, раскачивающимися на своих виселицах. Вздохнув, Гарри Гопкинс выслушал приглашение подняться на борт, потом подхватил свой маленький чемоданчик и шагнул на гостеприимно откинутую аппарель…

Полет в небеса запомнился посланцу Рузвельта не слишком хорошо. В первую очередь потому, что аппарат пришельцев, в отличие от обычного самолета, не имел окон, так что нельзя было понять, движется это устройство или с закрытыми люками покоится на лужайке. Потом все кончилось, аппарель снова откинулась, только за ней находилась уже не поросшая травой лужайка резиденции Шангри Ла, а помещение с явно металлическими стенами, похожее на самолетный ангар авианосца. При этом прямо от аппарели начиналась красная ковровая дорожка, а вдоль нее выстроился небольшой почетный караул, в конце которого присутствовало командование инопланетного корабля.

Во-первых – там был джентльмен в сине-черном парадном мундире, сухой и жесткий, как вяленая колбаса. От него за милю разило Флотом (тот, кто видел одного потомственного морского офицера, поколения которых родились и умерли на палубах своих кораблей, тот, считай, видел их всех). Во-вторых – рядом с командиром (а «джентльмен» мог быть только командиром и никем иным), как каланча, возвышалась одетая в такой же сине-черный мундир худая серокожая особа, которая при ближайшем рассмотрении никак не походила на мулатку. Не бывает у мулатов кожи цвета карандашного грифеля, отсвечивающей чуть металлическим оттенком, как не бывает больших голов, размером раза в полтора больше, чем голова обычного человека. Очевидно, что это и была та самая великая и ужасная Ватила Бе, которую германские генералы боялись как живого воплощения Сатаны. В-третьих – около нее стояла ее копия: такая же высокая, худая и большеголовая женщина, только та имела белую кожу с чуть желтоватым оттенком. Одежды на этой персоне были белого цвета и напоминали не мундир, а, скорее, архаичный купальный костюм с рукавами до середины предплечья и штанишками до середины бедра. Костистое лицо этой особы походило на отточенный нож, а глаза смотрели внимательно и оценивающе. Четвертый встречающий резко отличался от прочей честной компании – как своим простецким лицом, так и мундиром большевистского командира с красными комиссарскими звездами на рукавах. Его присутствие здесь говорило о том, что командование инопланетного корабля проводит переговоры с ведома и при полном одобрении доброго дядюшки Джо.