Александр Башибузук - Князь Двинский [litres]

Еще раз обошел периметр обороны и, чтобы не терять времени, дернул к себе командиров подразделений, после чего устроил дознание по всей форме, как так могло получиться, что татары застали нас врасплох. Промах стоил нам очень дорого. Только русичей погибло около сорока человек. Еще полтора десятка пропали без вести. Скорее всего, трупы унесло течением. Моих холмогорских латников – десять, а личных дружинников – двое. Но не это самое хреновое, а то, что были выведены из строя несколько человек из артиллерийской обслуги, кои вообще на вес золота.

Короче, это даже не косяк, это преступление, за которое обязательно должен кто-то ответить. Возможно, и головой.

По первоначальным итогам экспресс-дознания сложилась такая картина. Почти всех убитых часовых сняли из луков издалека. К этому времени подобравшиеся вплавь татары сидели уже под нашими бортами. Когда они неожиданно вступили в бой, поднялась паника, что позволило основным силам атакующих подойти совсем вплотную.

К счастью, выходило, что особой вины ни на ком нет. Такой вины, которая заслуживает смерти. Не факт, что я сам бы заметил пловцов. Татары вообще провернули чуть ли не гениальную операцию. Но и без наказания не обойтись. Нельзя без него. Люди должны знать, что за храбрость и доблесть их обязательно наградят, но и за малейшую провинность спросят. По полной программе. На этом и держится военная служба.

– Кто из часовых остался в живых? Я о наших людях.

– Только Luka, спитцер из первой полусотни… – быстро ответил Юпп Хансенс и тут же, словно опасаясь, что не успеет, зачастил: – Посечен, но живой. Отличный солдат, храбро бился. Остался на ногах, несмотря на стрелу в ляжке. Заскочил во вражескую лодку и рубился, как лев. Он же и поднял тревогу.

– Сюда его… – коротко бросил я.

Через пару минут ко мне привели высокого широкоплечего парня, рыжего как огонь, с некрасивым рябым лицом. На его голове и обеих ногах белели запятнанные кровью повязки. Перед лестницей на мостик он убрал руки сопровождающих и взошел сам. Покачнулся, но выправился и хрипло доложился:

– Лука сын Луки, кличут Мудем, ваше сияство, милостивый княже. Копейщик первой полусотни!

– Как случилось, что пропустил пловцов к самому борту?

Лука опустил голову и тихо сказал:

– Не знаю, ваше сияство…

– Что можешь сказать в свое оправдание?

Парень молча мотнул головой.

– Признаешь вину?

– Признаю, ваше сияство…

– Значит, так…

Отто и Юпп уставились на меня так, словно хотели загипнотизировать.

Зловеще усмехнувшись, я продолжил:

– Вина твоя доказана, спитцер. А посему понесешь заслуженное наказание, тебе дадут полсотни плетей. Лечить ободранную задницу будешь за собственный счет. А за храбрость и доблесть… а за храбрость и доблесть присуждаю тебе премию в пять золотых флоринов и назначаю тебя десятником. Премию выплатить немедля, фон Штирлиц, передайте мое распоряжение казначею. Пороть – по выздоровлении. Да так, чтобы шкура лохмотьями слезала. Что стоишь? Пшел вон лечиться…

Лука недоуменно уставился на меня. Видать, уже успел попрощаться с жизнью. Хансенс радостно осклабился. Кто-то из ближников утробно испортил воздух. Все тут же принялись возмущенно смотреть друг на друга.

Я с трудом подавил желание расхохотаться. Твою же мать, сущие дети!.. Ну ничего, я вас сейчас в чувство приведу.

– А вы какого хрена лыбитесь? Совсем охренели? Нахрен лишаю жалованья за этот месяц. Всех, кроме себя, оруженосцев и пажей… млять, их тоже лишаю. Глаза бы на вас не смотрели. Пошли вон. И не дай бог… Август, как там тот поганец?

К счастью, у пажа обошлось только сломанными ребрами. Ванятка с Томасом забились куда подальше и на мои глаза не показывались.

А потом прибежал часовой и доложился, что татарские царевичи весь бой рвались из-под замка, даже дверь пытались ломать подручными предметами. А сейчас требуют немедля представить их пред мои очи.

Ситуация позволяла, никто нас приступом не брал, поэтому я приказал привести царевичей. Мухаммед-Эмин и Абдул-Латиф явились полностью экипированными к бою. В богатых золоченых бахтерцах с длинными полами и дополнительными зерцалами, при саблях, щитах и даже луках с саадаками. Оба особого гнева и норова не высказывали, правда, стояли смурные и обиженные, словно их только что выпороли.

– Что случилось? – Я решил уладить дело миром. Хватит, лимит репрессий уже исчерпался.

– Почему ты так нас унижаешь, князь? – окинув меня злым взглядом, исподлобья процедил Мухаммед-Эмин.

– Что не так?

– Держишь под замком, как женщин! – выпалил Абдул-Латиф. – А наше место – на поле боя! Мы воины прежде всего!

Я тяжело вздохнул. Мля… вот нахрена мне такое счастье подвалило – нянькой работать? То один в сечу сломя голову лезет, теперь и эти. Наша песня хороша – начинай сначала…

– Скажите, зачем мы сюда пришли?

– Вернуть мне законное место государя Казани! – уверенно ответил Мухаммед-Эмин.

– Так и есть… – стараясь не выказывать раздражения, ответил я. – А если случится так, что место возвращать уже будет некому? В битве разное случается: шальная стрела – и все, нет будущего правителя. Задача не выполнена. Великий князь Иван Васильевич приказал мне хранить вас как зеницу ока, вот я и выполняю его приказ. Что со мной будет, если не выполню – надеюсь, понимаете? Зачем мне такое?

– Но!.. – взвился царевич.

– Не спеши… – спокойно прервал я его. – На кону стоит гораздо большее, ты должен это понимать как будущий государь. Но хорошо, хорошо… больше запирать не буду. Будете при мне, рядом. Но только уговор: ежели ослушаетесь в чем… запру опять. Договорились?

Царевичи со счастливыми мордами дружно поклялись слушаться меня чуть ли не как самого Аллаха. Вот и ладненько. Глядишь, так и вымуштрую щенков.

Больше никто нас не атаковал, а ближе к вечеру прояснился исход битвы на суше. На берегу появились русские всадники. Я никак не реагировал на их сигналы и послал лодку, только когда заметил в подзорную трубу воевод Холмского и Дорогобужского. Хрипун-Ряполовский и Ярославский почему-то отсутствовали.

– Будь здрав, князь! – Холмский ловко взбежал по трапу и крепко облапил меня. – Наслышан, наслышан, как вы преграду на реке рвали. Язык рассказывал. Лепо! Самому хану зад припалили! А тут… – Он посмотрел на трупы, сложенные в рядок у борта, и посмурнел. – Вижу, и тут пришлось…

– Пришлось… – После Холмского я пожал руку Дорогобужскому. – При последнем приступе тяжело было, но сдюжили с божьей помощью.

Воеводы истово перекрестились.

Холмский понизил голос и поинтересовался:

– Как государь? Все ли в порядке у него? Зол небось на нас?

– Все в порядке, слава Господу нашему. Но ему даже пришлось самому кровушкой меч напоить. А зол ли? Скажу честно – зол. Я всяко-разно уговаривал его, но что есть, то есть. Так чего запоздали-то?