Алексей Борисов - Смоленское направление [litres]

– Понимаешь, Лексей, так давно заведено. Ладья идёт двадцать вёрст, потом короткий отдых. Мы их «Никола» называем. Караван идёт семьдесят вёрст за два дня, потом сутки отдыхает. На ладье-то, ведомо, быстрее, да только зимой по рекам не ходят. На волоках, работают местные жители, в добрую навигацию приходится иногда очередь отстоять. Хороший купец бережёт волоковые куны пуще глаза, ибо если нет серебра, то заберут товаром, по убыточной цене.

– Это как? – спросил я.

– А что понравится, то и заберут. Гришка, сосед мой по торгу, два года назад дюже сильно погорел на волоке. Тройная цена ему за его хитрость вышла.

– А считают по весу или по размеру корабля?

– Всё вместе. В каждой ватаге на волоке есть шишка, он только посмотрит на ладью, так сразу и цену назовёт. Намётан глаз.

– Так, наверное, подкупить его можно, раз он навскидку цену назначает?

– Не, чтобы шишкой стать, не один год тяговиком надо поработать.

Во время беседы Пахом нередко вставлял одну и ту же фразу: «Жалко, что не можешь ты своих людей оставить, познакомил бы я тебя со своими сотоварищами. В Мурманск сходили бы, ты родню свою проведаешь, глядишь, и торговлю учиним». Новгородец не сдавался до последнего, новый торговый маршрут так и маячил перед его глазами. Вот таким образом открывались неведомые земли, холодные моря, а иногда и новые материки.

Наконец настало время отхода. С новгородской ладьёй отправилась большая часть моего отряда, тянули жребий, кто идёт в первую увольнительную. Девочек, с рюкзаками за спиной, отпустил проведать своих родителей под присмотром сотника. Савелий, по прибытии в Смоленск, должен был разместить своих людей в лавке Пахома, откуда те будут совершать набеги в трактир, либо по другим понравившимся местам. Всю амуницию бойцы оставили в лагере, с собой взяли только холодное оружие. Шесть человек в одинаковых рубахах, трикотажных шапочках, плащах с капюшоном, холщовых штанах и хромовых сапогах смотрелись несколько комично, но кроме меня на это внимания никто не обратил. Сотник получил семь гривен для бойцов и две для себя. Промотать такие деньги за несколько дней было нереально, но делалось это с прицелом на будущее. Люди должны были почувствовать заботу. Аналогично поступил и с Пахомом Ильичом. Прощаясь, я передал ему три великолепных меча. Один ему самому, второй его сыну, а третий для Александра, который княжил в Новгороде, с заделом на будущее.

Ладья отошла от причала, повернулась ко мне бортом, шесть пар вёсел ударили в воду, судно на мгновение замерло и рванулось вперёд.

«Доброй дороги, возвращайтесь», – подумал, махнул рукой на прощание и стал подниматься в горку, к тому месту, где уже заканчивали возводить арку ворот, как за спиной кто-то стал запевать.

За то время, пока Пахом слушал пластинки, команда ладьи успела разучить несколько куплетов. И теперь над гладью реки неслась песня, которая, как известно, строить и жить помогает. Природа, в ответ на залихватскую мелодию, решила помочь поющим, и вскоре, втянув вёсла вовнутрь, судно пошло под парусом. Оставшиеся без работы гребцы продолжили музыкальное занятие, только уже веселее.

Смоленская пристань приняла новгородскую ладью как раз к началу вечерней службы в церквах, в пятницу, между четвёртым и пятом часом. Отличное время для отдыха, когда солнце неуклонно ползёт на закат, но ещё согревает своими жаркими лучами землю, почти как в начале полудня. Пахом Ильич, потерев широкой ладонью кончик своего носа, сморщился. Расчёт-то был причалить гораздо раньше, да не срослось. Взятые на откуп топоры теперь не продать с двойной выгодой, придётся отдавать на волоке, где истинной цены в жизнь не получить. Тем не менее, оставался знакомый кузнец, он обязательно поймёт, что за чудесная сталь, так что надежда получить хоть какой-нибудь навар оставалась. Решив по дороге проводить пассажиров до своей лавки, заодно и Евстафия предупредить, что возможны квартиранты в лице бывших охранников, Пахом перешагнул через борт. От причала до торговых мест десять-пятнадцать минут неспешного хода. Не зря говорят: поспешай не торопясь, и вместо того, чтобы размеренно подняться в горку, Ильич ускорил шаг. За это время он успел взмокнуть в кителе, но показать обновку брату жены, да и остальным достойным людям было просто необходимо. Подобного покроя кафтана не было ни у кого в городе, а если не похвастаться, так для чего тогда новая одежда? Сам бы он и в телогрейке чувствовал себя более чем комфортно, но на что не решишься ради поддержания нужного имиджа. Торговые ряды были уже закрыты, когда Пахом в обход добрался до своей лавки, расположенной на самом краю торжища. Людей он повстречал немного, вечером уважающие себя купцы не торгуют, придаются отдыху и размышлениям, но поставленная задача была выполнена. На столь необычный кафтан обратили внимание, признав в новгородце то ли италийца, то ли византийца, на что владелец кителя только усмехался степенно раскланивался с соседями по торгу, производя фурор, называя себя.

Приказчик Пахома Ильича также относился к себе с уважением, а посему лежал на лавке хозяина и потягивал через соломинку из гранёного стакана медовуху. Как-то они (соломинка и стакан) сами соединились, когда опорожнялся махонький бурдюк. Евстафий попробовал и сразу оценил изобретение, так даже было приятнее смаковать напиток. Как он раньше не сообразил? Однако делиться открытием было не с кем. Два нанятых из местных помощника, сиречь охрана, ушли помолиться. Евстафий догадывался, что молебен происходит недалеко, в ближайшем питейном заведении, но отказать в выполнении духовных потребностей не мог. В такой обстановке и застал купец своего шурина.

– Совсем нюх потерял, ирод? Почему в лавке грязно? На прилавке мыши сидят.

– Пахом Ильич, дорогой, какое счастье. Сейчас всё подмету, а мыши, так то к прибыли, разве в нищей лавке будут они сидеть?

Ильич частенько начинал своё внезапное появление с разноса приказчика. Зачастую это происходило в шутку, внимание можно не обращать, но это была традиция, согласно которой все роли заранее расписаны. Евстафию самому нравился спектакль, где он с удовольствием подыгрывал патрону. И если свояк изображал рассерженного хозяина, поймавшего кота у крынки со сметаной, то приказчик, исходя из сюжета – оправдывался, извинялся, в итоге получая кисломолочную продукцию. Заканчивалось всё дружеским смехом, подсчётом казны и весёлыми историями.