Роман Злотников - В кольце врагов [litres]

– Копейщики, за мной! Лучники и мечники, помогите на засеке!

С тяжелым, ростовым щитом и длинной пикой (я ведь специально заказал нашим кузнецам непривычный им граненый наконечник) мое место в строю тех, кто заградил дорогу пытающимся вырваться из ловушки. До ряда отчаянно сражающихся воинов мне остались считаные шаги…

– Бей!!!

Первый всадник, оказавшийся у меня на пути, лишь бестолково взмахнул саблей, не успевая закрыться щитом от вынырнувшего из кустов врага. Граненое острие легко вонзилось в неприкрытую броней плоть – и тут же я вырвал его, готовясь к следующему удару.

Второй половец успел развернуть коня навстречу и даже поднять на дыбы – при случае тяжелые лошадиные копыта вполне могут проломить как грудь, так и череп пешца. Но, склонив древко, я успел с силой вонзить его в дальнюю часть брюха животного. Конь отчаянно завизжал, бешено молотя в воздухе передними копытами, но, не дотянувшись до меня, рухнул, зажав ногу заревевшего от боли всадника. Вот только и чудо-копье вырвать из лошадиной плоти мне не удалось, и древко вылетело из моих рук, придавленное огромным весом животного. На мгновение я остался безоружен – но тут же меня прикрыли подоспевшие бродники, отчаянно коля куманов копьями и тесня их с фланга.

– Стой!

Я притормозил молодого, крепкого парня, единственным доспехом которому служит лишь средний круглый щит.

– На, держи, тебе сподручней будет!

Русич лишь мгновение промедлил, после чего подал мне свой щит, одновременно продевая левую руку в петли моего тяжелого, ростового скутума. Я же, схватив его круглую защиту, вскочил на поваленные деревья и поспешил в гущу кипящей на засеке сечи – у копейщиков свои командиры, а без пики я им не помощник.

Если бы рубка шла на ровной площадке, я уверен – бродники Ждана сумели бы построить нормальную стену щитов и ни за что бы не позволили половцам себя потеснить. Но, видно, они просто не успели спуститься с баррикады – и бой здесь распался на отдельные схватки.

Ближе ко мне двое куманов теснят русича к щели между стволами деревьев. Устало дышащий топорник с трудом сдерживает напор половцев, каждый раз принимая их атаки на щит, и не видит опасности за спиной.

С ревом бросившись на врагов, я обратил на себя их внимание. Первый куман с криком развернулся и широко рубанул сверху – но я успел нырнуть под его удар и полоснуть острием меча по незащищенному правому боку. Второй же в это время сумел достать бродника кончиком сабли, зацепив глаза, когда тот отвлекся на мой крик. Но добить завизжавшего от боли ратника степняку не удалось – я буквально протаранил его щитом, отбросив назад, под ноги сражающимся.

Из сечи ко мне вынырнуло еще двое противников, эти стали обступать грамотно, с обеих сторон. Что же, дернувшись к побирающемуся слева, я тут же резко повернулся к правому, издали рубанув по его изогнутому клинку. Харалуг не подвел и в этот раз, начисто срубив верхнюю четверть сабли. Атаку второго врага я успел принять на защиту – но, сблизившись, половец врезался щитом в мой щит, одновременно подцепив левую ногу носком, сбивая подсечкой.

Упал я неудачно, хребтом на выступающий древесный ствол. В первый миг показалось, что в спине что-то хрустнуло и я не чувствую тела! А верный клинок вылетел из руки, провалившись в какую-то щель… Но когда сваливший меня куман воздел над головой саблю, я понял, что тело слушается, успев подставить щит под добивающий удар. Правая рука рефлекторно схватилась за рукоять кинжала, и, как только половец вновь поднял саблю, я тут же сел, одним ударом вогнав лезвие в живот врага.

Ко мне подскочил товарищ сраженного противника, с отчаянным воем пытающегося затолкать кишки в распоротое брюхо. Обрубленную саблю он отбросил, вместо нее схватившись за трофейный топор – опасное оружие в умелых руках. Но первый его удар обрушился на защиту, и прежде, чем куман вырвал завязшую в дереве сталь, я успел перехватить его вооруженную кисть правой рукой, выворачивая ее локтем наружу. В следующий миг щит с застрявшим в нем топором полетел в сторону, а предплечье левой руки врезалось в локтевой сустав врага, ломая его и заставив половца пронзительно заверещать от боли.

Я не успел добить его – в мою сторону направился очередной противник, ловя клинком солнечные блики и направляя их мне в глаза. Опытный, гад! Рывком сместившись в сторону, я успел подобрать выроненную половцем (а может, и кем-то из бродников) саблю и принял удар противника на плоскость клинка. Тут же я контратаковал, рубанув по диагонали, но, встретив мою атаку блоком, куман резко ударил стальным умбоном по правой кисти, начисто ее осушив и одновременно обезоружив… В следующий миг половецкая сталь с противным скрежетом пробороздила броню на груди, не причинив никакого вреда, и прежде, чем враг успел что-либо еще предпринять, его поразила стрела, прилетевшая сзади. Она пронзила плоть с такой силой, что проломила череп, острие вылезло из левого глаза! А я на мгновение замер, с ужасом вспоминая, как тугая волна воздуха коснулась щеки, пока смертельный снаряд находился в полете.

Накал яростной сечи снизился, только когда практически все копейщики бродников пали под ударами отчаянно прорывающихся половцев. Их в плен не брали – ни до последнего бившиеся русичи, ни аланы, в итоге перемоловшие степняков. Примерно в это же время подались назад и прорывавшиеся к ним соратники, как-то неожиданно ослабившие напор и оставившие у засеки под три сотни трупов. К тому моменту из двух с половиной сотен бродников, принявших участие в битве, в живых осталось менее половины. Из них шесть десятков лучников, относительно безопасно для себя расстреливающих врага из-за деревьев. Они также несли потери от стрел врага, но далеко не такие, как те, кто рубился в сече. Мою жизнь сегодня не раз спасла прочная броня, а вот Ждана, бросившегося в самую гущу схватки и поднятого степняками на копья, уже ничто не спасет…

Устало опустившись на поваленное дерево, я с наслаждением снял с головы шлем, подставив запотевшее лицо потокам прохладного воздуха. Изрубленный щит – второй за схватку – и чекан, с которым я закончил бой, лежат в ногах. Сознание мутится, горло иссушено, а стеганку под кольчугой можно выжимать от пота. Рядом со мной уцелевшие бродники аккуратно положили тело павшего вождя, чье выражение лица в посмертии стало непривычно серьезным.

Странно, а ведь впереди все еще раздаются звуки боя, причем все ярче и отчетливее!

– Быстрее, разобрать засеку!

Ростислав, получив мое послание, переданное гонцом, рискнул и отправил по боковой дороге, теряющейся в лесу, тысячу печенегов. До того ее исследовал один из разъездов, и, хотя она была признана проходимой, войско продолжило движение по торному тракту. Но сегодня старый, заросший путь – как видно, связывал основной торговый маршрут с каким-то погибшим поселением, наверняка разоренным кочевниками, – позволил незаметно для половцев вывести тысячу всадников им в тыл. И в тот момент, когда основная масса куманского отряда схватилась с засадой, печенеги ударили из редколесья по обозу и в хвост застрявшей на дороге колонны. Правда, зажатый ими враг бился чрезвычайно яростно, можно даже сказать, мужественно, и, несмотря на численное превосходство противника, половцы практически опрокинули клобуков! Но тут в тыл им ударили сотни аланских катафрактов – и вскоре все было кончено.