Андрей Грачёв - Красный анклав

Москва. Центр.

Безумие последних дней, конфуз с сбежавшим Нечаевым и пропавший сразу после появления Василий, вывели из равновесия всегда собранного и расчетливого Максима Павленко. В тех редких ситуациях, когда такое случалось – он выбрасывал негативную энергию в спортзале, беря удвоенную нагрузку и буквально загоняя себя тренировками, чтобы забить ехидные голоса подсознания, насмехающиеся над его неудачей. Он всю жизнь стремился быть лучшим, всегда готовый принять брошенный ему вызов он был очень уязвимым в душе и каждое поражение переживал большой болью. За это он ненавидел своего отца, человека столь ничтожного, что своим наивысшим достижением тот считал получение пенсии по инвалидности, а большой победой – отсутствие утреннего похмелья. При этом с самого рождения этот недочеловек с презрением относился к Максиму, не упуская случая обрисовать тому новый вариант ничтожного будущего в роли собирателя бутылок или грузчика в магазине. Отец умер от отравления какой-то безымянной бурдой когда Максиму было 15, что послужило толчком к стремительному саморазвитию вырвавшегося из плена унижения и безнадеги подростка. Он создал себя сам – в мире, где наглость и упорство вознаграждались богатством и влиянием, он сумел добиться больших высот. Но этого было мало, ему всегда было мало. Он всегда чувствовал стальной обруч, сжимающий его грудь, сковывающий руки и ноги. Как бы высокого он ни взлетел – он чувствовал этот потолок возможностей, ничтожный выбор рычагов воздействия на мир вокруг. Он столько всего мог бы сделать, увековечив свое имя в памяти потомков, столько всего изменить. Но система давно распределила все роли, все рычаги в нужных руках и рук этих столь много, что они никогда не смогут совершить ничего значительного, одновременно потянув за них в верном направлении. И вот когда он наконец увидел брешь в скорлупе мира смертных, уже ухватился за ее края, готовый выпорхнуть в свет безграничных возможностей – могучая опора под его ногами обратилась в карточный домик, одномоментно обрушивший его надежды. Мало было потерять такой туз в рукаве, как Нечаев, набор возможностей Василия, так еще и его союзник – премьер Ловцова, поначалу было оседлавшая московскую трагедию и обрушившаяся с критикой на Волкова и его кабинет – резко дала разворот, выказав поддержку принятых правительством мер и призвав к консолидации всех политических сил перед лицом общей угрозы. С этого момента вся старательно собираемая им коалиция оппозиционных сил начала сыпаться, первыми отвалились либерал-демократы, на которых и так надежд было мало, далее посыпались мелкие партии. Пока держались заданной линии лишь красные, что само по себе было не плохо, не считая того, что говорить с ними было сложно из-за разности взглядов на общие проблемы и несколько небольших левых фракций. Можно было считать проект похороненным заживо.

Обливаясь потом в изнеможении, он сел на скамью перевести дух. Надо было еще снять веса, а возле тренажера в ожидании уже стоял следующий занимающийся. Было в нем что-то странное, в прямой, как струна осанке, в походке, во взгляде – он смотрел своими блеклыми глазами цвета сырого бетона так, будто бы совместил у тебя на лбу целик с мушкой и готовился спустить курок. От него веяло холодом Арктики, возможно светлая кожа с просвечивающейся сеткой сосудов создавала такой эффект. Поняв намерения Максима, культурист принялся помогать снимать и раскладывать 'блины' по местам.

– Спасибо, – вытирая полотенцем лицо сказал Павленко, – кажется я немного переусердствовал сегодня.

– Максим Федорович, у меня к вам есть деловой разговор, – сказал незнакомец, внимательно глядя ему в глаза.

– Просто Максим, – с видимым недовольством и плохо скрываемым испугом быстро ответил Павленко, – и вы не могли бы сразу изложить суть этого разговора? Я очень занятой человек.

– Я буду ждать вас в машине на стоянке, синяя Шкода, прокатимся в более спокойное место и обсудим ваш политический проект, пропажу консультанта и меры, которые следует предпринять, чтобы спасти то, что еще осталось от коалиции. Не торопитесь, примите душ – мы никуда не спешим.

Незнакомец исчез так же внезапно, как и появился, оставив за собой шлейф тайн и вопросов. Любопытство было одним из сильнейших природных качеств Максима, которое часто заставляло его совершать ошибки, о которых он потом жалел. Но сегодня, как и всегда, он не смог сопротивляться его порыву и направился прямо в душ, прервав свою самоубийственную программу тренировок.

Мерзкая погода за два часа, проведенных им в спортзале никуда не делась и вечерняя Москва встретила Павленко слякотью, лужами и повсеместной грязью. Он начал обшаривать парковку глазами – нашел своё купе Мерседес, а в углу он увидел старенькую шкоду синего цвета, у которой в тот же миг зажглись фары, как бы подтверждая его выбор. Помешкав секунду, Максим двинулся к своей машине, чтобы забросить спортивную сумку и положить на сидение диктофон, куда он надиктовал в раздевалке произошедшее этим вечером в спортзале, приметы незнакомца, свои соображения о том, кто это могли быть и на какой машине он собирался уехать в неизвестном направлении. На всякий случай включил свой джипиэс треккер и убрал его в потайной карман пиджака – человеку его положения всегда следовало быть начеку.

Никто не вышел его встречать, поэтому он просто открыл дверь и сел сзади. В машине кроме него было еще три человека, включая того, который подошел к нему в зале. Вопреки ожиданиям, никто не стал завязывать ему глаза и обыскивать, машина просто тронулась как только он закрыл за собой дверь. Минут 20 они толкались в пробках вечерней Москвы, пока наконец не въехали в какой-то переулок недалеко от Третьего Кольца и остановились у непримечательного кованного крыльца небольшой кафешки с ничего не говорящим названием 'У Марата'.

– Приехали, зайдем, выпьем чаю, поговорим, – сказал попутчик и открыл дверь. Максим поспешил за ним, а машина сразу же уехала. На черной двери кафе висела табличка 'Закрыто', однако незнакомец уверенно толкнул дверь и вошел внутрь. Внутри негромко играла музыка и было абсолютно безлюдно, не считая пожилого татарина, который наверное и был тем Маратом, чьим именем называлось кафе. Они сели за дальний столик в углу, а хозяин вместо меню принес чайник и корзинку со сладостями. Незнакомец бросил в свою не очень большую чашку три кубика рафинада и с видимым удовольствием отхлебнул, а затем потянулся за конфетой.

– Скажите хоть, как к вам обращаться, а то вы кажется обо мне знаете больше, чем я сам, а я о вас ничего, кроме того, что вы большой любитель сладкого, – Павленко решил захватить инициативу.