Сергей Линник - Елабуга

– Дядя Андрей, тебе нравятся сказки Андерсена?

– Наверное, да. Странно, как такой несчастный в жизни человек писал такие сказки.

– Почему несчастный?

– В школе над ним издевались, он даже грамотно писать из-за этого так и не выучился, кем хотел, не стал, семьи не завел, болел сильно. Он и сказки эти считал баловством, а то, что считал настоящим, никто читать не хотел.

– Какая твоя любимая?

– Наверное, про новое платье короля.

– А мне нравится «Снежная королева». Как Герда преодолела всё, чтобы освободить Кая. Какая же она хорошая, правда?

– Тише, Настя, кто-то еще появился.

Скорее всего, пришел тот, кого бандиты ждали весь день и, едва зайдя во двор, он вовсю начал распекать их тюремщиков:

– Что вы тут натворили, космачи? На кой хрен вы их вообще в двор запустили? Вам всего-то надо было дождаться темноты и сбросить жмура в Казанку. Денег влегкую срубить захотелось? Почему не валили их сразу? Меня зачем целый день ждали? Или вас, бакланов, учить надо, что делать?

– Мужика мы бы сразу завалили, без вопросов. Но там девочка, она же ребенок совсем. Я на такое не подписывался.

– Чистым хочешь остаться? И что мне теперь делать? Отпустить и сказать, дескать, простите, ребята, запарка вышла, да? Пойдем, разберемся. Свои косяки сами исправлять будете.

Бандиты втроем подошли к сараю. Андрей достал наган и встал напротив двери.

– Настя, давай в угол и сиди там, не шевелись. Поняла?

– Да, – прошептала Настя и полезла в дальний угол, где лежал ее рюкзак.

Андрей держал наган двумя руками, направив на дверной проем. Загремел замок, дверь открылась, стоящий впереди бандит зажег фонарик, но тот, мигнув, сразу погас и Андрей тут же дважды выстрелил в чернеющие на фоне Луны силуэты. Стоявший впереди с криком упал прямо в проход, не давая стоящим сзади пройти вперед. Андрей выстрелил еще раз, один из стоявших перед дверью отпрыгнул в сторону, второй же, падая на своего приятеля, успел выстрелить и Андрей услышал, как сзади вскрикнула Настя.

– Настя?!

Но в ответ Андрей ничего не услышал.

– Настя!!!

И снова тишина. Андрей рванулся вперед, наступив на шевелящееся в дверном проеме тело и увидел молодого бандита, бегущего, прихрамывая, к воротам.

– Стой, все равно ведь достану!

Тот остановился, медленно повернулся с вытянутой вперед рукой, в которой в лунном свете блеснул нож.

– Слышь, мужик, ты уходи. Бери девчонку и уходи. Вещи твои в доме и деньги, забирай всё. Я не при делах, мужик. Я не хотел. Только не стреляй, не надо. У меня жена дома, сын, маленький еще, не убивай, пожалуйста!

– Настя! – еще раз крикнул в темноту сарая Андрей. И снова тишина в ответ. И он выстрелил.

31 августа 1941 года

«В сиром мороке в две жилы

Истекает жизнь»

Андрей

Фраза про попадание из нагана в сарай оказалась пророческой: выстрел оказался неудачным. Бандит сидел на голой земле, хлопая глазами.

– Живой? Ну что же, вставай, может, повезло тебе. А может и нет. Давай к сараю. Зовут как?

– Витя.

– Давай, Витя, работы у нас с тобой непочатый край. Времени на раскачку нет. Ты же меня подрядился в Елабугу везти, не забыл еще? Ты, Витя, не серчай, сделаешь всё как надо – награжу, не пожалеешь.

Андрей понимал, что непонятное здесь никому ерничанье и пафос – это от стресса, но бандит, переживший стресс, пожалуй, побольше Андреевого, только закивал головой. Андрей зажужжал фонариком, подсвечивая дорогу и, подгоняя пинками Витю, подошел к сараю.

– Давай, оттаскивай этих.

Витя, кряхтя, потащил верхнего. Андрей подсвечивал фонариком, не опуская наган.

– Стонет, живой, – бандит прекратил тащить тело, лежащее сверху.

– Ну, и что встал? Мне за доктором бежать? Вытаскивай, посмотрим, какой он живой.

Но, когда Витя тело перевернул, то главный, а сверху лежал именно он, признаков жизни уже не подавал. Дыхания не было, пульс на сонной артерии не прощупывался, Андрей дальше проверять не стал.

– Помер шеф твой, кончился. Дружка своего тащи.

– Не дружок он мне, так, вместе на дело пошли.

– А мне плевать. Оттаскивай. И фонарик его сюда давай.

Когда дверь в сарай освободилась, Андрей подошел к темнеющему проему и остановился. Заходить не хотелось. Он боялся того, что может увидеть.

– Пойдем, – позвал он Витю, – поможешь.

Втолкнув Витю в сарай, Андрей зашел следом. Настя лежала в углу, там, куда он ее отправил перед всей это кутерьмой, и обеими руками прижимала к груди свою книгу. Андрей подошел к ней, присел и начал поднимать ее на руки. Вдруг Настя открыла глаза и с шумом вдохнула.

– Настя… ты… всё хорошо у тебя, Настя?

– Дышать тяжело.

– Что стоишь? Дом открывай, быстро! – крикнул он Вите.

Тот побежал, открывая перед Андреем дверь, зажег керосиновую лампу, побежал в другую комнату, крикнув, что сейчас еще свет принесет.

Андрей положил Настю прямо на стол, смахнув с него всё, что там было, вместе со скатертью.

– Настя, где болит?

– Дышать немного больно, но уже легче.

Прибежал Витя, зажег еще одну лампу, молча стал в стороне.

– Давай посмотрим, Настя, что там у тебя, – Андрей аккуратно убрал книгу с Настиной груди. – Где болит?

Одежда была цела, крови нигде видно не было. Настя показала на центр груди.

– Я расстегну, посмотрю. Не бойся, я аккуратно.

– Хорошо, – слабым голосом ответила Настя.

Там, куда показала Настя, никаких ран не было, только стремительно наливался здоровенный синяк. Андрей поднял книгу. В титульной обложке чернела дыра, с тыла картон выпячивался, но отверстия не было. Открыл книгу, пуля остановилась на сказке «Оле-Лукойе», страниц за пятьдесят до конца.

– Хороший бронежилет получился, да, Настя? – спросил он, начав ощупывать Настины ребра. – Вроде целы. Болеть, конечно, будет, но недолго.

Марина

Утром пришел участковый, выгонять всех на расчистку аэродрома, но, посмотрев на Марину, еле доковылявшую до порога, разрешил остаться ей дома. Остальные – и хозяева, и Мур – пошли на работы. Оставшись одна, Марина долго перебирала свой сундучок с рукописными сборниками стихов, которые она делала, надеясь на продажу коллекционерам, один из них открылся на старом, двадцатилетней давности:

Подумала – наверное, не на заре. Пускай сейчас тухнет, гореть уже нечему. Не будет уже от нее ничего хорошего никому, одна помеха.

Решившись, начала собираться. Собрала вещи, как смогла, прибралась, чтобы не беспокоился никто об этом ПОТОМ.

Взяла лист бумаги из хранившейся тонкой стопочки, написала записку. Сначала – Муру: