Константин Калбазов - Пилигрим. Кентарх

- Йох-хо-о! Барди…

Закричал с одной из ладей какой-то бородач. Н-да. О чем это он. Да тут все бородачи. Безбородые только юноши. Остальные же, хоть клочковатая, а бороденка обязательно. Что кричит не понять. Не по-русски. Видать на каком-то своем варяжском. Но видно, что радуются встрече. Не иначе как похоронили товарища.

Барди тут же приказал править к ладье, и вскоре они уже были на палубе. Именно, что палубе, никакой ошибки. А он считал, что они беспалубные. Ошибочка получается. Стоит в сторонке, дурак дураком, слушает как радостно общаются Ульссон с пятерыми воинами. Те видать остались на присматривать за судном. Оно и правильно. Без пригляда такую красоту оставлять нельзя. Лихой народец во все времена водился.

Вновь окинул взглядом берег, и запруженные народом улицы. А ведь, если эдак прикинуть, то население получится в несколько тысяч. Если не сказать, больше двадцати. Правда, он видит только посад, а потому и суждение его может быть неверным.

Наконец варяги о чем-то там договорились. И один из них подойдя к Михаилу, разом заломил ему руку, и эдак ловко, почитай в одно движение избавил его от пояса с висящими на нем кошелем и ножом. Романов не стал обдумывать что тут и как произошло. Как и вырываться. Потому как против этого крепкого скандинава был беспомощен Вместо этого он попытался кувыркнуться, чтобы ослабить хватку и только потом вырваться. Действовал даже не осмысливая происходящее. На одних рефлексах и вдруг обуявшем его страхе.

Н-да. Дите он еще неразумное, против прожженного воина, успевшего перевязать чертову уйму пленников. Несколько секунд, и его уже связанного по рукам и ногам, с кляпом во рту спускают в трюм. Он вроде видел дружинников на берегу. Патруль, надзирающий за порядком. Без вариантов. Только похоже беспорядка они не приметили.

Вот так. Отблагодарил значит Барди Ульссон.

Больно. Это если мягко сказать. А еще, им едва не овладела паника. В смысле, овладела конечно же. Успокоиться не получилось. Посмотрел бы он на того, кто был бы спокоен, будучи в кромешном мраке корабельного трюма. А вот взять себя в руки, ему оказалось вполне по силам. Как и справиться с болью. Вязали его без дураков. Но как оказалось, ему вполне по силам блокировать боль. Хоть выламывай суставы, хоть иголки под ногти вгоняй. Ничего не чувствует.

Та же песня и с дыханием. Как только получилось отстраниться и взглянуть на себя словно со стороны, то и дыхание выровнять вышло. С натугой, не без того, но размерено, и воздух в легкие поступает в нужном объеме.

Пролежал он долго. За временем особо не следил. Одно время гадал, что все это значит, и чем ему грозит. Но тут, признаться, фантазия разыгралась так, что решил отбросить подобные мысли подальше. Зван ведь, по сути, наивный подросток, а в этом возрасте в ходу разные страшилки. Вот только времена нынче такие, что где реальность, а где начинается безудержное детское воображение вот так сразу и не поймешь.

Поэтому решил просто поспать. А что такого. Настроил организм должным образом, чтобы дышал нормально, да боли не чувствовал, и провалился в забытье. Ему еще и сон приснился. Красочный. Яркий. И возбуждающий. Не иначе как выверты молодого организма, помноженные на житейский опыт взрослого мужчины.

Когда проснулся обратил внимание сразу на два обстоятельства. Первое, это перевозбуждение, причем до болезненных ощущений. Пришлось вновь прибегать к блокированию нервных окончаний, или чего там. И второе, мерное покачивание и журчание воды вдоль борта, у которого его и уложили.

Когда подняли крышку люка, из глаз тут же брызнули слезы. Не давая Михаилу времени хоть как-то обвыкнуться, двое воинов подхватили его подмышки и потащили наружу. Перед глазами, затянутые поволокой, побежали радужные. А тут еще и бросили на палубу, как куль с картошкой. Хм. А ведь картошки тут пока и нету. Ну значит, с морковкой. Уж она-то по любому в наличии.

Пока прогонял в голове такие немудреные мысли, более или менее пришел в себя. И начал прислушиваться к разговорам вокруг. Какой-то здоровый мужик, с явным недовольством выговаривал не менее здоровому, но по всему видеть, подчиненному. Тому самому, что вязал Михаила, а сейчас доставал на свет божий.

Второй склонился и возится с веревками. Ага. Перешел к веревкам на ногах. Значит руки уж свободны. Романов вернул им чувствительность и тут же, едва не заорал благим матом. Пришлось срочно отключать чувствительность. Картина один в один с ногами. Этот имбецил что же, наглухо перетянул ему конечности? То-то старший ругается. Холоп там, Михаил или вообще бесправный раб, которого продадут на каком-нибудь невольничьем рынке, относиться к имуществу нужно бережно.

К чему это он? Да черт его знает. Думает обо всем, что в голову лезет. И потом, а кто он для них, как не вещь. Да пошли они все. Вот сейчас немного придет в себя, возьмет и выпрыгнет за борт. Достанут. Без вариантов. Вон у них и луки есть, а у одного даже арбалет. Такой же неказистый, как и у Барди. Но наверняка штука убойная. Словом, уйти не получится.

Но это как посмотреть. Романов как раз уйдет, в свое время. Ничего, не получилось здесь, получится в другом мире, ну или времени, если его опять сюда забросят. А что, там оно и поинтереснее будет. Порох кремневые пистолеты. Он кстати знает как увеличить прицельную дальность этих самых мушкетов.

Интересно, а на каком это сейчас их вожак распыляется? Понятно только, что это какой-то скандинавский язык. Только и всего. Впрочем. Какая разница. Варяги, они и есть варяги. Их на Руси как грязи. Наемники сражающиеся за золото. Хм. Хорошо сражающиеся, бесстрашно. Хотя и не всегда по чести. Впрочем, это мысли самого Михаила. Зван о варягах только слышал. А потому, очень может быть, что мнение это предвзято.

- Пошевели руками, - прекратив выговаривать провинившемуся, произнес вожак.

Сделать это не вернув чувствительность оказалось проблематичным, но возможным. Он ни за что не смог бы что-то взять не глядя, и уж тем более нащупать. Но если в пределах видимости, то кое-что получалось. Пробовали когда-нибудь что-то взять онемевшей рукой? Очень похоже.

- Ты не чувствуешь боли? Плохо, - и вновь недовольный взгляд на вязавшего Михаила, тот только виновато развел руками.

Романов попробовал вернуть себе чувствительность. И его вновь прострелила боль. Правда, не такая острая как в первый раз. Терпимо. По меньшей мере не возникает желание прикусить губу. А теперь ноги. То же самое.

Вожак схватил за кисти, вырвав из парня громкий стон, потом за ноги, и на этот раз Михаил едва не закричал в голос. Но боль блокировать не стал. Варяг же удовлетворенно кивнул, и погрозил пальцем провинившемуся.