Борис Батыршин - Комонс

Финальный свисток, построение, салют клинками, «в раздевалку марш!»

Я даже растерялся – а как же обещанный «разбор полётов»? Так ждал, готовился…

Нет, всё в порядке: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться». Аст, выходя из зала, посмотрел на меня с тревогой во взгляде. Я сделал успокаивающий жест: «фигня-война, обойдётся». К гадалке не ходи, будет дожидаться меня в раздевалке. А если выгонят (беседа с тренером может и затянуться) – то в холле, на первом этаже. Но уйти – не уйдёт нипочём. Не тот характер.

Он кивнул мне на скамейку, сам присел рядом. Я молчал и наблюдал, как он нервно тискает смятые перчатки – белые, фехтовальные, не то, что наши мотоциклетные с кирзовыми раструбами, чёрные, как душа серийного убийцы.

– Вот что, Абашин… – Васич, наконец, решился. – Ты уж прости, но из секции я тебя отчисляю. Нет-нет, дело не в нарушении – просто тебя надо переучивать, а это долго. И, учитывая возраст – бессмысленно.

Я не отреагировал. Зато где-то в районе левого виска взвыл в отчаянии Женька. Ну, ещё бы, для него фехтование – предмет гордости. Хотя, если честно, гордиться особо нечем.

Васич помолчал несколько секунд – видимо, ожидал бурных протестов и готовился объяснять неразумному вьюношу, что перспектив в данном виде спорта у него нет, и лучше, не теряя времени, заняться чем-то другим. Например, ОФП. Или греблей – в расположенном неподалёку центре водных видов спорта как раз набирают новые группы.

Не дождался – я старательно выдерживал паузу.

– Где нахватался всего этого – скажешь?

Я пожимаю плечами. Это Асту можно втирать насчёт пересмотренных летом французских фильмов с Жаном Марэ, а опытного тренера на мякине не проведёшь.

– Ну, не хочешь – дело твоё. Вообще-то, задатки у тебя есть, только… – продолжил Васич, и я уловил в его голосе виноватые нотки.

…клюёт, клюёт…

– Давай-ка, мы с тобой поступим так. Мой знакомый по физкультурному институту сейчас преподаёт сцендвижение в ГИТИСе. Есть у него и курс сценического фехтования, особый, продвинутый. Занимаются они здесь, только график тренировок плавающий, раз на раз не приходится. На этой неделе, к примеру, в субботу, в шестнадцать ноль-ноль. Сможешь? Я ему позвоню, предупрежу.

Бинго! На такой поворот я и рассчитывал. Женька не может этого знать – но я-то помню, как в конце второй четверти, перед самыми новогодними каникулами, тренер водил нас на открытую репетицию «театралов». Ребята работали в костюмах, со спортивными шпажными клинками, снабжёнными бутафорскими витыми гардами, демонстрируя зрителям заранее отработанные связки и эффектные постановочные бои. Именно тогда я решил бросить спортивное фехтование: увидел, чего на самом деле просит душа и осознал, что мне это недоступно – в группу брали только студентов театрального ВУЗа.

Выходит, детские мечты сбываются? Впрочем, они и так сбылись – хотя бы в части сценического фехтования. Правда, случится это только лет через десять. Если случится, конечно…

– Можно вопрос?

Васич кивнул.

– А ничего, если мы придём вдвоём?

– С Астаховым, что ли? – уточнил тренер. Мог бы и не спрашивать, ответ очевиден.

Кивок.

– Ну, попробуйте…. - неуверенно протянул он. – Особых успехов у Сергея не намечается, как и ты, едва на второй юношеский натянул. Может, там?.. Хорошо, я скажу, что вас будет двое. А вот дальше – уж прости, от вас самих зависит.

Я отчаянно закивал. Не дай Бог, передумает!

– Спасибо огромное, ВасильПетрович! Так я пойду?

…у меня есть пять экю! – с горделивой усмешкой ответил д’Артаньян-Боярский и вздёрнул голову…

Видимо, на моей физиономии отразилось что-то в этом роде – Васич неожиданно улыбнулся, широко, добродушно, и потрепал меня по голове.

– Иди уж… мушкетёр!

– Ну и что ты наделал? Я так старался… полтора года… два раза в неделю! А тут театр какой-то дурацкий…

Это Женька. «Щёлк-щёлка» ещё не было, и он взывает к моей совести изнутри. Мы с ним сидим в гордом одиночестве. Серёги нет – Васич открыл раздевалку своим ключом и оставил его мне, буркнув на прощание: «как соберёшься, занеси в тренерскую».

Я мысленно повторил жест Васича с похлопыванием по Женькиным вихрам. Тот послушно умолк.

…не боись, сынку. На историческое и дуэльное фехтование я потратил без малого четверть века. Так что, мы с тобой ещё их удивим!..

Осталось уговорить Рокфеллера… то есть, Серёгу. В тот раз он ушёл из секции вместе со мной, так что, шанс, пожалуй, есть.

Среда, 6 сентября, 1978 г.

Ул. Онежская.

Вечер, переходящий в ночь.

Он согласился. По этому случаю Женька не стал меня торопить, и до самого дома мы, не умолкая, обсуждали открывающиеся с предложением Васича перспективы. Потом разговор естественным образом съехал на фехтование, и «обмен разумов» состоялся только возле моего дома. Я сознательно завернул в укромный уголок – за углом дома стояла котельная, и асфальтированный пятачок возле неё (куча угля, штабель ржавых труб, железная лестница, по которой можно, подсадив друг друга, забраться на плоскую, залитую гудроном крышу) издавна служил нам игровой площадкой. Сейчас здесь никого не было и я, усевшись на деревянный ящик, скомандовал « щёлк-щёлк ». И – почти сразу понял, что вот-вот отрублюсь. Тоже, между прочим, сюрприз: чем дольше я остаюсь на «капитанском мостике», тем тяжелее потом отходняк. Это что же получается – сама природа неведомого явления поставила мне некие границы пребывания в роли «лидера»? Занятно, занятно. И наверняка неспроста.

Короче, повторилась ситуация вчерашнего вечера. Женька ужинал, рассказывал о школьных событиях (в центре внимания, разумеется, была предстоящая поездка в Пятигорск), получал выволочку за трояк по биологии, гадал, как-то там обернётся с театральным фехтованием. А я привыкал к новому для меня «мигающему» режиму – краткие моменты забытья сменялись медитативной полудрёмой, и даже сообщение о том, что завтра прилетает из Владимировки отец, я пропустил мимо ушей. Зато операции с памятью стали, наконец, удаваться – я прямо видел, как раскладываются по выдвижным ящикам виртуальной картотеки воспоминания, как на одних щёлкают, запираясь, замки, другие де так и призывают взяться за ручку, потянуть, заглянуть внутрь. Это тоже бонус – теперь я могу закрывать от альтер эго целые участки своей памяти. А вот он такой способностью обделён, о чём, впрочем, не догадывается. И это вполне логично – его-то воспоминания и мои тоже, пусть и изрядно выцветшие, потускневшие. А моя память – только моя, и далеко не всё её содержимое стоит показывать подростку. Нет, не то, о чём вы сейчас подумали, хотя и это тоже… до некоторой степени. Ненавязчивое половое воспитание Женьке не помешает – насколько я помню, родители всегда избегали подобных тем, легкомысленно оставив их на самотёк. Результат… нет, не был то совсем уж кошмарным, но и радоваться особо нечему.