Михаил Ланцов - Князь... просто князь

— Почему к дикарям? Мы поедем в Константинополь.

— Я смотрю, ты на солнышке перегрелась… где только его нашла по такой зябкой погоде, — покачал головой Ярослав, с жалостью глядя на Кассию. — Сколько дней мы там проживем? Нет. Сколько часов?

— Я договорюсь с Варданом.

— О чем? Мама, ты разве не понимаешь, что я труп, если окажусь слишком близко к Константинополю?

— Не наговаривай! Он тебя очень ценит!

— Ты сегодня просто блещешь остроумием, — криво усмехнулся Ярослав. — Он меня, конечно, ценит. Но и его оппоненты, тоже. Для них всех – я шанс на захват власти и удобная игрушка в их руках. Ведь кто за мной стоит? Значит я буду всецело в их руках. Идеально. Зачем Вардану такой риск? Он отдаст приказ о том, чтобы убить меня сразу, как только я окажусь слишком близко к Константинополю.

— Сынок!

— Мама!

— Он не такой кровожадный, как ты думаешь.

— Но и не такой глупый, как говоришь ты.

— Он даст тебе должность в какой-нибудь удаленной провинции. И там ты сможешь жить в относительном покое. И ты, и твоя жена, и твой сын.

— Ровно до того момента, как кто-нибудь ему донесет, что я плету заговор против него.

— Ты невыносим!

— Я не собираюсь совершать столь опрометчивые шаги. Здесь я в большей безопасности, чем там, на юге. Это же глупо, мама. Понимаешь? Глупо.

— О какой безопасности может идти речь? Дикие леса. Дикие люди. Дикие нравы. Пока твоя рука тверда, ты можешь копьем карать всех неразумных, с Божьей помощью, разумеется. А если ослабнешь или не дай Бог увечье какое получишь? И все. Тебя свергнут и убьют. И тебя, и всех, кто тебе близок и дорог.

— Чем эта судьба лучше той? Там меня убьют сразу. Здесь – попозже.

— Что ты заладил – убьют да убьют. Если сам не полезешь в интриги – никто тебе ничего не сделает.

— Мама, хватит! Просто прекрати говорить глупости. Что случилось? Почему тебе вдруг захотелось, чтобы я поехал в Константинополь? Кто-то из родственников что-то написал? Признайся. Ты ведь не можешь настолько глупой. Чай совсем недавно сама сбежала, стремясь избежать ножа или яда.

— Родственники? А при чем здесь родственники? Ты пойми. Тут – глухая дыра. Что ты тут будешь делать? До конца жизни возиться в этом навозе?

— На ближайшие несколько веков – это не дыра. Это важнейший торговый путь. И тот, кто его контролирует, будет иметь и доходы, и влияние.

— Вот в Константинополе – торговый путь. И это сразу видно. А тут дыра! Просто глухая дыра, грязь и дикари.

— Мама, уймись. Я никуда не поеду.

— Ты в этом уверен?

— Если ты попытаешься мутить воду, я просто вышлю тебя на юг. Что смотришь на меня? Я не дурак и отлично понимаю, что ты задумала какую-то опасную интригу. И я в ней должен выполнить свою роль. Так вот – не хочу и не буду. И да – следи за языком! Я уже Пелагею отчитал. Вы обе с ума сошли? При людях так друг о друге отзываться?

— С чего ты взял, что я задумала какую-то интригу? — нахохлилась Кассия.

— Пелагея. Ты ее ненавидишь. И знаешь, что мне это не нравится. Поэтому, дабы усыпить мою бдительность начала говорить о ее благополучии. Это примитивно, мама. Таким простым приемом меня не провести.

— Почему ненавижу-то?

— А как назвать твое отношение к ней? Или думаешь, что я не в курсе, что ты курировала работу Никифора? И что убила его специально, заметая следы? Чтобы не проболтался. Это ведь ты хотела избавить меня от жены-дикарки и нашего ребенка. Зачем? Чтобы выдать за меня какую-то девицу из влиятельной семьи Константинополя? Эта семья тебе нужна для каких-то целей?

— Сынок! Я бы никогда так не поступила!

— Но ты поступила!

— Это наветы!

— Серьезно?

— Я клянусь, что никогда не покушалась на Пелагею и ее ребенка.

— Нашего с ней ребенка.

— А я как сказала?

— Мама!

— Ты не веришь моей клятве?

— Ну хорошо. Допустим. Но Никифора ты курировала?

— Нет. Он… он вел со мной переговоры. Но он представлял интересы другого дома. Мне он не подчинялся и подчиняться не мог. Такое даже предполагать – кощунство! Не забывай, что как бы я ни относилась к Пелагее, в вашем с ней ребенке течет и моя кровь!

— Хорошо. Будем считать, что я тебе поверил, — кисло и как-то неуверенно произнес Ярослав. — Но с этой идеей о переезде даже и думать не думай. Какой в нем смысл? Здесь у меня есть какая-то почва под ногами. Там – нет. Там шанс погибнуть самому и сгубить ребенка невероятно велик.

— Вардан не кровожаден.

— Он разумен. А этого достаточно. Он может как угодно относиться ко мне, но я в этом деле лишь гость. Меня используют как символ борьбы даже без моего согласия. Оно мне надо?

— Ты не хочешь стать василевсом?

— Нужно быть дураком, чтобы в моем положение о таком грезить. Глупо. Отчаянно глупо. Нет мама. Ничего подобного я не хочу.

— А если твое положение изменится?

— Я не хочу. Что в этих словах тебе не понятно?

— Сынок, я ведь хочу тебе только хорошего.

— Это ты так думаешь. На деле ты хорошего хочешь себе. А я для тебя только инструмент. Поверь – это слишком хорошо заметно. Ты ведь поначалу прибыла и вела себя так, словно явилась с великой миссией – крестить этих людей. Но им не нужен Христос. И ты очень быстро остыла, поняв, что твои слова им не интересны. А ссылаться на меня нет смысла – я ведь держусь очень осторожной позиции в религиозных спорах между жрецами. Теперь ты задумала что-то иное. Куда более опасное. И я не хочу в этом участвовать.

— Торговый путь… — тихо произнесла Кассия после долгой паузы. — Ты серьезно рассчитываешь на то, что тебе здесь удастся закрепиться?

— А что мне помешает?

— Люди смертны, сынок. Хуже того, смертны внезапно. Всякое может случиться.

— Ты угрожаешь мне?

— Я только хочу сказать, что здесь у тебя много врагов. И дальше их станет больше. Ты чужой им. Ты мечешь бисер перед свиньями. И они этого не ценят. Сколько ты делаешь для них? А что взамен? Ты заботишься об их безопасности, об их пропитании, об их покое и благополучии. А они всячески упираются и словно упрямые ослы мешают тебе.

— Ты ведь сама не поддерживала меня с банями.

— Бани – это рассадник разврата! — назидательно подняв палец, произнесла Кассия. — Тем более такие, какие ты поставил. Пока – да, ты держишь все в руках. Но дай слабину и люди станут не за чистотой телесной и духовной следить, а развратом там заниматься. Поверь мне – так было и так будет.

— Что им мешает заниматься развратов вне бань?

— Ты не понимаешь! Ты подталкиваешь их к этому!

— И поэтому им не нужно мыться. Я правильно тебя понимаю? Ты снова за старое? Снова будешь настаивать на том, что в грязи телесной греха нет и что главное чистота душевная.

— Не буду, — нехотя произнесла Кассия поморщившись. Она прекрасно помнила свои споры с сыном и то, как он раз за разом ломал все ее доводы.