Кир Булычев - Река Хронос [Компиляция]

Сначала выступал грузный рыжий швед, которого Андрей раньше видел только в баре. Там он сжимал в лапе бутылку виски и не сводил пьяных глазок с Дилеммы Кофановой. Он был так похож на тигра, изготовившегося к прыжку, что хотелось посмотреть, как вздрагивает кончик его полосатого хвоста.

Швед был трезв, и его беспокоила судьба озоновых дыр в атмосфере. Он полагал, что корыстное легкомыслие европейских правительств, и в первую очередь советского, погубит человечество.

Вызов шведа приняла, как ни странно, Дилемма Кофанова. Она тоже приплелась на секцию и даже объявила себя писательницей, потому что намеревалась создать мемуары. Ей было на вид лет двадцать пять — самое время для мемуаров. Платье Дилеммы было целомудренно застегнуто сверху и возбуждающе расстегнуто снизу. «Некоторые, — заявила она, — рассуждают здесь о плохой экологии, тогда как африканские народы голодают с утра до вечера».

Дилемма думала, что экология и есть природа.

Фрей не выступал, но несколько раз выкрикивал с места «Вот именно!» и «Давно пора!». Андрей все ждал, что он объявит писателям: «Есть такая партия, партия зеленых!» — но Ильич сдержался.

Когда уже вечерело и солнце, садясь, пронзало горизонтальными ослепительными лучами весь теплоход, Антонина отыскала Андрея в валютном магазине, где он любезничал с продавщицей, и велела следовать за ней в бар второй палубы. Андрей без охоты подчинился.

Там сидела вся бегишевская компания.

Оскар был трезв, деловит, как в кабинете.

— Пить будете? — спросил он. — Оранж? «Байкал»? Кока-кола?

В списке спиртных напитков не было.

— Кофе, — сказал Андрей.

— Есть разговор, — сказал Бегишев. И откинулся в кресле, словно самое главное дело уже совершил, остались детали для подчиненных.

После краткой паузы за дело взялась Антонина.

— Мы к тебе, Андрюша, присмотрелись, — сообщила она. — Реакция, в общем, положительная. Кое в чем ты наш человек, а кое в чем — не наш.

— Но не чужой! — вмешался Фрей. — Нет, не чужой!

«Знал бы ты, голубчик, что именно мою жену старался сжечь в доме убитого тобой человека!»

— Мы лишились товарища, — сказала Антонина. — Хорошего товарища, но физически слабого человека.

Она произнесла эти слова так, что хотелось встать и почтить память Маннергейма минутой молчания.

— И оказались в сложном положении. Без переводчика — как без рук. Конечно, мы можем вызвать нового, нам из Москвы его быстренько доставят. Но формальности, сборы — ты же понимаешь! Можем упустить драгоценное время. И тут мы подумали: есть один хороший человечек — Андрюша. Ему, наверное, не грех подзаработать. И он уже рядом с нами и уже проверен, понимаешь?

Андрюша понимал, что ему, очевидно, повезло. Маннергейм заболел вовремя. Ты ломал голову, как дальше следить за этой компанией, а они сами тебя приглашают к себе. Теперь только не переиграть.

— Ничего тебе, Андрей, — сказал Фрей, — не составит трудности. Как ехал на пароходе, так и едешь. Только в экскурсии ходи с нами, с нужными людьми поговоришь. Я бы сам это сделал, но у меня, понимаешь, историческая роль. Должен держать фасон…

— А вы знаете языки? — спросил Андрей. Вроде бы без ехидства. Не верил он в образованность второго Ленина.

— Разумеется. — Ленин вытащил платок и стал промокать лоб. У него потел лоб, когда он волновался. — Но мой ближайший язык — немецкий. Крупнейшие философы творили именно на этом языке.

— Маркс и Энгельс, — пояснила Антонина.

Она сидела, положив ногу на ногу. Юбка съехала к бедрам, ноги были гладкие, мускулистые, Бегишев смотрел на них.

— Для работы мне нужен был именно этот язык, — сказал Ленин.

Андрея тянуло пошутить: «И в гимназии вы его учили, Владимир Ильич». Но такая фраза могла оказаться самоубийственной.

— В Швеции распространен шведский язык, — сказала Антонина. — И английский, правда, Владимир Иванович?

Она умела блюсти конспирацию.

— А вы английским владеете, — сказал Бегишев. — У меня точная информация?

— Я говорю по-английски.

— Сколько в день? — спросил Бегишев.

— Не знаю, — ответил Андрей. — Я же не думал об этом раньше.

— Интеллигентская глупость, — сказал Бегишев. — Учись отвечать сразу — разбогатеешь.

Все засмеялись, даже Алик. Андрей подумал: а в самом деле, сколько надо попросить?

— Предлагаю, — сказал Бегишев, — за день работы сто баксов. Все равно гулять. Работаем два дня. Пока стоим в Стокгольме. Может быть, еще один день на Готланде. Всего триста. Хорошие деньги. Ты столько своей археологией никогда не накопаешь.

— По крайней мере виской зальешься, — сказала Антонина.

— Пятьсот за все, — сказал Андрей.

Все замерли.

— Ну ты наглец, — сказал через минуту Бегишев. — Ну и наглец. Нам лучше местного нанять.

— А мне лучше остаться писателем, а не вашим служащим, — сказал Андрей. — Я пойду, а то устал сегодня.

— А не выпьешь с нами? — миролюбиво спросил Бегишев.

— Нет, спасибо.

Он ушел. Антонина догнала в коридоре и сказала, что Оскар согласен на четыреста.

Андрей дал себя уломать.

Когда Андрей пришел на ужин, Анастасия Николаевна и Татьяна уже сидели за столом. Одинаковыми движениями близких родственниц они намазывали маслом круассаны.

— Что интересного в мире писателей? — спросила пожилая дама.

По тону было понятно, что ей наплевать на то, что происходит в мире писателей, но она умела придать милому лицу выражение искренней заинтересованности.

«Ах как она была хороша в молодости!» — подумал Андрей. Ее лицо — хоть и не столь роковое и притягательное, как лицо ее внучки, — заставляло думать о старинном помещичьем доме, белой беседке у пруда и карете, остановившейся у деревянных побеленных колонн усадьбы.

— Я бывала в Данциге перед войной, — сказала Анастасия Николаевна. — Во время моих печальных скитаний. Правда, я была молода, и меня не хватало на то, чтобы долго печалиться.

— Тетя Настя, к счастью, не способна долго печалиться, — сказала Татьяна. — Иначе бы она давно померла.

Поредевшая компания Бегишева вошла единым строем. Все четверо кивнули Андрею, тот раскланялся в ответ.

— Вы с ними давно знакомы? — спросила Татьяна.

Зная, что у нее в сумке лежит карточка с фотографией Бегишева, Андрей воспринимал вопрос иначе, чем утром.

— Я познакомился с ними на борту, — сказал Андрей.

— Странная кучка, — сказала Анастасия. — Бывают несовместимые люди. Они — несовместимые.

Она протирала вилку салфеткой, не доверяя чистоплотности корабельных судомоек. Руки у нее были молодыми, изящными.

— Несовместимость еще не грех, — сказала Татьяна. Глаза у нее были совсем иными, чем у Анастасии, — светло-карими, почти желтыми. — Боюсь, что их что-то совместило. А это дурно.