Кир Булычев - Река Хронос [Компиляция]

— Так нужно! — сказала Марина. — Чтобы следователь скорее поворачивался. И я не теряю надежды, что Лиза сядет. В папке, которую я тебе подсунула, нет окончания романа, тебе она была бы бесполезна. Но в ней есть письма от Лизы Корф. И довольно злобные письма. Я их нашла у него дома.

Лидочка посмотрела вокруг. Если ломать полки, то из досок можно сделать помост. Тогда Марине придется долго ее топить. Лидочка стала расшатывать полку. Марина вскочила, опрокинув стул.

— Ты что там делаешь? — укоризненно крикнула она.

— Продлеваю свою несчастную жизнь.

От полки отломилась доска. Лидочка положила доску под ноги, на нее — папку, теперь ей снова стало сухо.

Застучали шаги. Марина убежала под дождь. Что она придумала? Оказалось, что у Марины есть способы утопить свою жертву поскорее.

Из шланга вдруг ударила такая толстая, сильная струя, что его конец начал дергаться, кидая струю в потолок и стены подвала. За шумом воды Лидочка не сразу сообразила, что Марина прибежала обратно.

— Прощай, — сказала она, наклонившись, чтобы получше разглядеть Лидочку. — Извини, но больше я разговаривать с тобой не могу, а то кто-нибудь придет и нас с тобой здесь отыщет. Прощай, подруга!

Убедившись, что напор воды силен. Марина подняла и опрокинула крышку люка, которая глухо ударилась, отрезая Лидочку от мира. И сразу стало страшно так, что заболел живот.

Теперь сверху бил сильный косой душ. Конец шланга, торчавший сантиметров на десять из трубы, дрожал, дергался, разбрызгивая по подвалу тысячи капель, и вскоре все подземелье затянул густой ледяной туман.

Чтобы не замерзнуть, Лидочка стала отрывать одну за другой доски полок, но они не слушались ее, они всплыли, и стоять на них было невозможно.

Лидочка продолжала выламывать доски, чтобы их стало наконец так много, что можно будет достать до крышки люка.

Она почувствовала, что не хватает воздуха.

Когда вода поднялась на метр, Лидочка стала терять сознание. Правда, к тому времени она наломала достаточно досок, чтобы взобраться на них. Доски были скользкими, ненадежными и норовили ускользнуть из-под ног.

Ноги закоченели, потом закоченело все тело — она поняла, что попросту умрет от переохлаждения. Надо же — ее убили, заморозив в середине лета! Ей стало страшно, что кто-то рядом шумит. Лидочка не сообразила, что шумит она сама. Вдруг погас свет — лампочка исчезла, видно, Марина решила, что без света Лидочка потеряет ощущение пространства. Она уже не могла собирать доски и строить из них что-то вроде плота, она не знала, где верх, где низ и где сами эти доски.

Она занималась рассуждениями пустыми, но успокаивающими: когда вода поднимется к самой крышке, она всплывет вместе с ней и тогда толкнет эту проклятую крышку — станет тепло и светло, и она выберется… В ее туманных и неясных мечтаниях не было места плохой Марине, потому что если вспомнить о ней, то придется представить себе Марину Котову, тихого редактора солидного издательства, женщину совершенно безобидную, сидящую с сигаретой на стуле над закрытым водяным гробом, над утонувшим «Титаником», в котором мечется последний пассажир.

Ей захотелось спать — надо улечься в воду. Тогда не будет плохо и страшно. Все обойдется, обязательно обойдется, только дайте мне заснуть, не мешайте… там в степи глухой… кто там поет за нее?

Волки лают. Почему бы волкам лаять? Эй, волки, не смейте лаять!

Лай исчез, чтобы снова возвратиться, но окоченевший мозг отказывался понять, что же происходит. Ведь все уже вокруг стало сном, и лишь астральное тело Глории уносило ее куда-то на вершины Гималаев, где очень холодно…

Евгений Александрович Глущенко, просмотрев роман Сергея Спольникова, сделал для себя два вывода. Первый: роман ему крайне не понравился и граничил с графоманией, что, к сожалению, случается среди ученых, которые решают на старости лет побаловаться беллетристикой. Второй вывод был куда более актуален и серьезен: последняя глава романа, в которой герой Григорий, между прочим, названный пару раз Сергеем, становится жертвой собственного распутства и ревности матери своей невесты, ему показалась написанной иначе, другой рукой. У Жени был достаточный редакторский опыт, чтобы сразу уловить, что усеянное красивостями (это вызывало недовольство издательского редактора) повествование неожиданно уступает место сухой гимназической прозе. Даже описание сексуального общения героя с Дарией изложено сухо и скучно, будто автору и глядеть в ту сторону противно. Что было странно, словно вошел новый автор, который не желал писать эротических сцен.

Следующее умозаключение Глущенки касалось редакторских замечаний. В конце замечания исчезли. Редактор отныне был удовлетворен текстом. Наконец, еще одна важная, хотя и не решающая деталь обратила на себя внимание Глущенки: новые по стилю страницы были написаны на свежей ленте.

Эти несуразности были столь очевидны, что он позвал Итусю, которая уже принялась готовить обед, и произнес странные слова.

— Итуся, — сказал он. — Мне кажется, что Марина Котова, помнишь, такая серенькая редакторша Сергея, или его сама убила, или знает, кто это сделал. Когда Лидочка вернется, мы должны будем ей об этом сказать.

Итуся ахнула, выслушала все аргументы мужа, а сама проглядела последние страницы и сделала неожиданное для Жени заявление:

— Бог с ним, с обедом, пошли искать Лидочку.

— Ты хочешь показать ей эти страницы? Но она же их читала.

— Вот именно. И она наверняка пришла к таким же выводам.

— Вот и хорошо, пускай поделится с Анатолием Васильевичем.

— Она очень давно ушла.

— Значит, ждет следователя.

— Женя, — строго сказала Итуся, — я тебя редко о чем-нибудь прошу, но сейчас у меня плохое предчувствие.

— Итуся!

— Женя, если ты не пойдешь, я пойду с Пуфиком.

— Итуся, ты только посмотри, какой идет дождь, — сказал Женя и встал с дивана.

— Пускай дождь.

— Тогда ты никуда не пойдешь. Ты останешься дома. Я не желаю, чтобы ты простужалась.

В результате они спешно собрались и побежали по лужам в милицию, потому что думали, что Лидочка старается пересидеть дождик в милиции, ей ничего не угрожает. Ей может что-то угрожать только, если она не в милиции. А где?

Они бежали под двумя разными зонтиками, струи дождя хлестали их по ногам, Пуфик метался между зонтиками, но ничего у него не получилось, и он уже проклинал на своем собачьем языке тот момент, когда увязался за хозяевами. И вольно же ему было!

Не доходя до милиции, Глущенки свернули на Школьную улицу. Дом № 5 был тих и пуст. Разумеется, там никого не было. За исключением одного человека.

Этим человеком была невысокого роста весьма полная женщина в прозрачном плаще, которая стояла у входа на веранду спиной к улице.