Геннадий Марченко - Второй шанс 2

Воскресенье я почти полностью посвятил работе над вторым томом, рассказывающего о послевоенных похождениях Виктора Фомина на Западной Украине. В своей новой книге я не собирался сглаживать острые углы, буду писать жестокую, но правду о зверствах бандеровцев, то, о чём мне рассказывал Козырев. Увидит свет первая книга или нет, я не знаю, хотелось, конечно, верить в лучшее. Но если и не сейчас, то годы спустя роман всё равно опубликуют, я в этом был более чем уверен, как и в том, что моя работа над продолжением не окажется напрасной тратой сил и времени.

В понедельник мы заверили наше согласие на продажу прав у нотариуса и отправили заказное письмо в МПС, а уже в четверг на сберкнижку мамы упали 2610 рублей. Все эти дни она то и дело заводила разговор о том, на что эти деньги потратить, договорилась чуть ли не до того, что части этой суммы хватит на первый взнос за кооперативную квартиру. Я, памятуя о том, что всего через четыре года квартиру нам должны выделить от типографии, мягко отклонил это предложение, напомнив маме о том, что она стоит в очереди на улучшение жилищных условий. И что эта очередь, по её же словам. Медленно, но движется.

— Может, машину купить, хотя бы подержанную? — выдала очередной пассаж матушка.

— И кто на ней будет ездить? Батя, который по полгода у родни в Черниговке пропадает? Да он с техникой совсем не дружит, а там нужно будет постоянно копаться то в моторе, то в ходовой. Это же советский автопром, у отечественных машин, тем более подержанных, постоянно что-то отваливается. И вообще, что тебе так загорелось их потратить? Пусть лежат на сберкнижке, целее будут.

А когда Союз начнёт разваливаться, мы их поменяем на баксы, подумал я. А если вдруг не начнёт, если вдруг моё вмешательство в историю что-то изменит, и рубль продолжит (во всяком случае по мнению советской пропаганды) оставаться самой надёжной валютой в мире, то и беспокоиться не о чем. В итоге мама с моими доводами согласилась, добавив, что сегодня принесли телеграмму: отец уже едет в Пензу, хочет Новый год встретить с нами.

На этой неделе мы довели до ума балладу Валентина «Посвящение», для которой я сочинил новый текст, при этом оставив название. С качественной аранжировкой и в исполнении вокальной партии самого автора звучало очень даже достойно, и в следующий понедельник Валя обещал принести магнитофон, чтобы записать свою — вернее, нашу — балладу.

А в это воскресенье случилось то, чего я ждал все последние недели, особенно после того случая у парикмахерши. Татьяна в своём сладострастном порыве дала такой выход копившейся во мне энергии, что я спал и видел, как проделываю то же самое с Ингой. И вот в четверг во время созвона она сообщает, что в субботу родители с ночёвкой уезжают в Каменку, где она сама недавно была у бабушки. Там у бабули возникли какие-то проблемы хозяйственного плана, и без крепких мужских рук не обойтись, а мама решила ехать с отцом, лишний раз повидать ближайшую родственницу. Вернуться обещали не раньше обеда в воскресенье. Звали и Ингу, но она отказалась, придумав себе какие-то неотложные, связанные со школой дела.

— Приходи в субботу, у меня новая пластинка немецкой группы «Boney M.», называется «Любовь на продажу», из Голландии папе привезли. Придёшь?

Я словно бы почувствовал её горячее дыхание в трубку, или это моё воображение выдало желаемое за действительное? Ещё и винил на любовь намекает, хотя между нами, надеюсь, продажной любви не намечается. А вообще что-то намечается? Может, зовёт и впрямь только пластинку послушать, а тут заранее себе уже напридумывал… Ладно, главное — чтобы на мне в тот вечер были чистые трусы и носки. Подумал ещё, не купить ли флакон хорошего мужского одеколона, чтобы побрызгаться перед выходом, но всё же от этой мысли отказался. В 15 лет пользоваться парфюмерией, считаю, рановато, моя юношеская кожа ещё не выделяет тех неприятных запахов, что зачастую свойственны взрослым людям.

Не удержался, купил всё-таки коробку шоколадных конфет «Нива», а то как-то неудобно идти в гости с пустыми руками. И вот я стою перед знакомой дверью, а меня что-то так колбасит, как будто пришёл на первое в жизни свидание. И ничего не могу с собой поделать, аж ладони вспотели от напряжения, и я их нервно судорожно о свою лётную куртку. А в кармане джинсов лежит югославский презерватив, захваченный чисто на всякий случай.

Однако, как только дверь открывается и передо мной появляется улыбающаяся Инга, всё напряжение словно рукой снимает.

— Мои любимые конфеты! Вот сейчас чаю с ними и попьём.

Она принимает у меня коробку и целует в щёку, а затем мы и впрямь идём на кухню, где пьём чай с конфетами, представлявшими собой маленькие пирамидки в форме трюфеля, посыпанные вафельной крошкой. За чаем делимся последними событиями из своей жизни, хотя, казалось бы, и так уже знаем друг о друге практически всё, почти как муж и жена.

А потом мы перемещаемся в её комнату, она ставит обещанный диск, и выходцы Карибских островов заводят свой новый хит «Ma Baker», который для меня уже совсем не новый. Но припев и впрямь заводит.

Я невольно подпеваю, и вижу в глазах Инги удивление. Ещё бы, откуда бы мне знать слова припева?

— На кассете слышал недавно у знакомого как раз эту песню, — объясняю я второпях, — и припев вот почему-то сразу запомнился. Даже не знал, что это «Boney M.»

Вторая песня с пластинки — «Love For Sale», в честь которой и назван альбом. Тут Инга неожиданно вскакивает и начинает танцевать. Я сижу на диване, любуюсь её точёной фигуркой, затянутыми в джинсы стройными ногами, показывающимся на мгновение плоским животиком, когда она вскидывает руки вверх и блузка слегка приподнимается… Любуюсь тем, как взметываются вверх и в стороны её волосы, как её губы, ещё не познавшие ботоксного ужаса, раздвигаются в призывной улыбке, а глаза смотрят с лёгким прищуром. Не выдерживаю, и тоже «вписываюсь» в плясовую. Динамики в колонках орут так, что, наверное, соседи уже пьют корвалол или накручивают диски телефонов, чтобы позвонить в обезумевшую 29-ю квартиру, а мы танцуем и нам на всё и на всех наплевать. В этот момент существуем только МЫ и Вселенная вокруг нас.

А потом мы оказываемся в опасной близости друг от друга и замираем, и время замирает вместе с нами. Я беру её пальцы в свои, они такие тонкие и хрупкие, что я не выдерживаю, подношу их к своим губам и начинаю целовать. Инга закусывает нижнюю губу, её полуопущенные ресницы дрожат, на щеках играет румянец, а упругая девичья грудь учащённо вздымается, то ли от недавнего танца, то ли от охватывающих её в этот момент чувств. Мне уже всё равно, я понимаю, что не остановлюсь.