Владимир Ли - Сын императрицы. Дилогия [СИ]

Прожил у злосчастного Коско три дня — тот старался угодить ему во всем, бросив свои дела, разве что на руках не носил. Своей назойливой помощью допек благодетеля, на второй день Лексей не выдержал и объявил — либо тот угомонится, либо он уходит. А когда собрался идти дальше, предложил нарты с упряжкой, да еще полстада, пусть и небольшого, впридачу. От всего этого добра отказался, объяснил обиженному хозяину, что ему действительно ничего не нужно, наоборот, лишь помешает оставаться наедине с собой. Уж с этим доводом Коско не стал спорить — за эти дни понял, что гость немного не от мира сего, с чудинкой. Как еще толковать то, что тот отказался взять на ночь его молодую жену, луноликую Чекаву! А когда она сама пришла, то уложил с собою рядом, что-то стал ей шептать и та вдруг заснула — и это его горячая женушка, которая не давала ему спать, пока не получит свое!

Лексей в этих вылазках на природу много общался с туземным людом — охотниками, оленеводами, рыбаками, — слушал рассказы и легенды, истории из их жизни. Постепенно стал ценить их природный ум и смекалку, доброту и открытость, проникся к ним уважением не меньше, чем другим из своего окружения. Что уж греха таить — прежде считал их отсталым и примитивным народом, не знающим даже о простых вещах. И таких, как он, было подавляющее большинство среди русских моряков и поселенцев, прибывших в эти края. Разве что кто-то относился со снисходительной терпимостью к коренному населению, другие же прямо называли местных дикарями, порою допускали прямое насилие над ними — могли походя ударить кнутом, отбирали оленей и другое добро, надругались над их женами и дочерьми. Причем такие встречались как среди нижних чинов — тех же матросов и унтеров, — так и высокого начальства, вплоть до наместников северных земель. Оттого туземцы нередко откочевывали подальше от русских поселений, иногда доходило до прямых столкновений и резни.

Молодой офицер осознавал сложившееся отношение большинства русских к аборигенам и не вмешивался в нередко случавшихся происшествиях между ними — понимал, что все равно своим заступничеством ситуацию не исправит. Но однажды вспылил и ударил дюжего мужика, средь бела дня на глазах у всех избивавшего ногами щуплого туземца. Тот лежал на снегу, съежившись, даже не пытаясь встать, тем более оказать сопротивление. Никто из проходивших мимо людей не предпринял ничего, чтобы остановить драчуна — или шли дальше как ни в чем не бывало или с любопытством наблюдали за бесплатным зрелищем.

Лексей только что вернулся в город из очередной вылазки, так и шел в походной одежде — меховой парке с шапкой-капором и торбасах, — направляясь в лагерь. Увидел происходящее избиение одного из тех, в чьем племени недавно гостил, в нем мгновенно вспыхнула ярость, метнулся ближе и, не сдерживая силу, смел одним ударом верзилу с ног. Тот отлетел как пушинка, несмотря на немалый вес, грохнулся о стылую землю и замер, не подавая признаков жизни. Все вокруг застыли в полной тишине, потом кто-то из круга зевак подбежал к лежавшему навзничь мужику и чуть погодя завопил: — Убили, Фадея убили! — и с криком: — Бей убивца, — набросился на юношу.

На клич из толпы отозвались еще трое доброхотов — уже вчетвером вступили в драку с Лексеем. Досталось всем — бой шел примерно равный, — пока не подоспел городской патруль и не разнял их, а затем повел в полицейский участок, находившийся в порту. У пристава выяснилось с участниками конфликта — убитый оказался купцом, промышлявшим пушниной, а подручные — его приказчиком и охраной. Обнаружилась проблема с разрешением дела — виновный в убийстве оказался чином, подпадавшим под двенадцатый класс табеля о рангах и приравнивался к дворянину. А тяжба с благородным по судебному указу решалась в земском суде, для того пришлось бы отправить зачинщиков в уездный город Охотск, что до наступления навигации было невозможным.

Помогло вмешательство капитан-командора — его по просьбе прапорщика вызвали в полицейский участок. Малагин предъявил предписание, подписанное самой императрицей, о нечинении препятствий экспедиции и всемерном содействии местных управ, заявил, что без сего офицера кампания невозможна. Взял на себя ручательство в том, что тот обязательно предстанет перед судом после ее окончания, пока же следует отпустить из-под стражи — надо готовиться к продолжению похода. Все эти обязательства оформили немедленно и выпустили Лексея, впрочем, как и его противников в драке — не стал обвинять их в нападении на офицера, решили между собой полюбовно, без всяких претензий друг к другу. Без штрафа не обошлось — каждый заплатил по пять рублей за нарушении порядка в общественном месте.

«Добрых» слов от Малагина юный офицер услышал много — о мальчишестве и безответственности, неумении сдерживать свои эмоции, да и о том, что драться надо с умом, а не так — насмерть! В конце монолога заявил:

— Все, хватит, Лексей — догулялся, с сегодняшнего дня считаешься на службе, без моего разрешения ни шагу из лагеря! А то неделями пропадаешь невесть где — а я думай, не случилась ли с тобой какая-нибудь беда. Ты же понимаешь, что эта экспедиция повязана на тебе — вдруг понадобишься, а тебя нет и как нам быть? Подумай на досуге, а я уж постараюсь, чтобы его было поменьше — все глупости от безделья!

С того дня Лексей находился в лагере почти безвылазно, исполнял службу матроса — стоял на часах, наводил порядок на территории, дежурил на кухне, драил полы в штабной избе. Не роптал — понимал, что так отрабатывает свою провинность, да и начальству спокойней, когда он на их глазах. А когда пришла весна и спустили корабли на воду, стали гонять его как последнего юнгу — летал по трапам и реям, ставил и снимал паруса, разбирался с такелажем и всем иным снаряжением. Даже с пушками возился — драил их до блеска, учился готовить заряды, выкатывать на боевую позицию и убирать в каземат. Конечно, до стрельбы не доходило, но весь процесс до и после нее отрабатывал с другими матросами чуть ли не каждый день, ворочая многопудовыми орудиями.

Лед в Бобровом море (так тогда называли Берингово море) сошел поздно, лишь в начале июля, да и то местами — чаще у восточного побережья, — встречались дрейфующие льды. Тогда и вышли корабли экспедиции из Авачинской бухты, направились на запад севернее Алеутских островов, вытянувшихся дугой почти на всю ширину до самой Америки. Двигались малым ходом, при сильном волнении, сохранявшемся на всем пути, скорее нельзя было — волны переваливали через борт. Обошлось без шторма, частых в начале лета, но в этот раз повезло или, вероятнее, бывалый капитан знал, когда надо идти, чтобы не попасть под буйство стихии. Нечасто, но все же встречали дрейфующие льдины, вовремя обходили их стороной, через месяц такого неспешного плавания подошли к берегам Америки. Повернули на север, к заливу Нортон, еще через неделю входили в устье реки Юкон.