Владимир Ли - Выжить на взлете [СИ]

Первым тревожным сигналом в истории новой России стал «Марш несогласных», прошедший по улицам Москвы в декабре 2006 года и организованный коалицией оппозиционных партий и общественных организаций «Иная Россия». Политическая борьба вышла из парламентских кулуаров, вылилась в массовое уличное движение недовольных властью — а таких во все времена хватало, стоило лишь найти привлекательный повод и бросить им клич. По сути, «Марш» послужил предвестником, пробным шаром будущего «русского Майдана», хотя его главные организаторы — Гарри Каспаров, Эдуард Лимонов, Михаил Касьянов, — открещивались от подобной аналогии. Призывали людей листовками, обращениями в негосударственном телевидении, а выдвигаемые лозунги не казались настолько радикальными, чтобы отпугнуть потенциальных сторонников — требовали свободу слова, отмену цензуры и ограничений в избирательном праве, освобождение политзаключенных.

Власти отреагировали ожидаемо прямолинейно, без какой-либо продуманной стратегии — вначале запретили шествие, а когда люди все же вышли на улицы, ОМОНовцы разогнали их дубинками, а самых активных задержали. Практически никакой профилактической пропаганды не велось, как и разоблачения истинных планов вожаков протеста, даже не удосужились через СМИ рассказать о случившемся на московских улицах. Тогда как противник воспользовался сложившейся ситуацией гораздо умнее — пустил слухи о массовых избиениях мирных демонстрантах, через ряд телекомпаний, среди них зарубежных, провел передачи, изобличающие в жестокости действующую власть. Да и в Интернете блоггеры, участвовавшие в запрещенной акции, выложили сюжеты примерно в том же свете, только гораздо эмоциональнее. Неудивительно, что счет тех, кто сочувствовал жертвам насилия, рос на глазах, в последующих Маршах шли не несколько тысяч бунтарей, как в первом, а во много раз больше.

В обществе отнеслись к акции несогласных снисходительно, многие не придали серьезного значения этой первой ласточке уличного бунтарства — ну, побузил кто-то, мне от того ни холодно, ни жарко! Не подумали о том, что именно так — с молчаливого потворства большинства, — начались «оранжевая революция» и Майдан! Ладно, обыватели, но даже люди власти восприняли случившееся, как временное явление, Павел не заметил какой-либо разумной реакции государства, будто ничего чрезвычайного не произошло. Бить тревогу, опять влезать в политику не посчитал нужным — каждый должен заниматься своим делом, а влезать в чужое — кроме лишнего беспокойства, ничего существенного не добьется. И Путин, и его люди прекрасно видят ситуацию, значит есть какие-то обстоятельства, о которых он не знает, притом держат ее под своим контролем. Успокоив себя такой мыслью, продолжил учебу как по программе курсов, так и всем материалам, хоть как-то относящимся к аномальной психологии и, в особой мере, пси-воздействиям.

Параллельно — после занятий или даже прихватывая их, — приступил к работе в лаборатории нейропсихологии, его назначили помощником аспиранта Леонтьева, недавнего выпускника этого же факультета. Совсем еще молоденький, двадцати трех лет, тот первое время смущался давать указания взрослому мужчине, да еще, как скоро выяснилось, доктору наук, чуть ли не Нобелевскому лауреату! Павлу даже пришлось как-то одернуть того и установить, если можно так выразиться, статус-кво между ними:

— Костя, считай меня новичком, мало знающим в этом деле. Потому говори смело, что нужно от меня, а я постараюсь исполнить по мере своих возможностей. Если что-то неправильно пойму или допущу ошибку, то приму твое замечание без обиды, напротив буду только благодарен.

После все же сработались, постепенно у них сложились отношения не как между начальником и подчиненным, а равных сотрудников, занимающихся одним делом. Павел, как и ожидалось, довольно быстро усвоил основы исследуемой темы — восстановлении когнитивных навыков при нарушении речи, — после уже довольно уверенно мог обсуждать какие-то вопросы. Они работали слаженной парой, Павел особенно помог с обработкой экспериментальных данных — впрочем, в последующем и другим группам лаборатории. Выстроилась примерно такая практика — Костя давал идеи, довольно толковые, а потом вместе прорабатывали, находили оптимальные схемы и доводили до реализации. В таком тандеме работа продвигалась скоро, а результат выходил вполне удовлетворительный, вскоре они из группы новичков-аутсайдеров вышли в лидеры, им стали поручать более сложные проекты. Заведующий, еще молодой кандидат наук — чуть постарше Павла, — предложил ему остаться на постоянную работу уже не лаборантом, а полноправным специалистом, но он отказался:

— Иван Степанович, я с вами только до июня, пока не окончу курсы переквалификации. После намерен перейти в Институт мозга — есть предварительная договоренность, — там займусь интересующей меня темой.

За две недели до Нового года беспокойства и хлопот доставил отец Павла — Николай Алексеевич, — у него подскочило давление, произошел микроинсульт. Никто из близких такого не ожидал, прежде он не жаловался на здоровье, да и выглядел молодцом, несмотря на свои семьдесят. Та же мать, младше пятью годами, чувствовала гораздо хуже, маялась с ногами, со зрением тоже обстояло неважно, а с недавних пор сердце стало беспокоить, после обследования врачи поставили диагноз атеросклероз. Дважды за последние годы лечилась в больницах, в глазной клинике Федорова ей сделали операцию сетчатки, вроде прошла удачно. После того, как отца выписали из неврологического отделения, Павел повез обоих родителей в санаторий Барвиху набираться здоровья, благо, что зимой, тем более на Новый год, с путевками обстояло свободно.

Устроил в апартаментах из двух комнат и отдельной кухни со всем положенным такому классу оборудованием, на оханье матери — сколько же это стоит? — ответил: — Мама, ты забыла, что сын твой миллионер? — напомнив ей о полученном от института Клея призе за доказательство гипотезы Римана.

Премию получил еще два месяца назад, пришлось оформлять визу и лететь в Оксфорд на ежегодную математическую конференцию. Сертификат о признании открытия и чек на миллион долларов вручил Президент Института Клэя Джим Карлсон — не поленился лететь через океан ради столь выдающегося события. Правда, сейчас от того миллиона осталась лишь половина — часть ушла на новую им с Сашей квартиру и обстановку, на каждого из детей открыл депозиты в банке до совершеннолетия, им хватит на учебу и проживание, конечно, если не станут транжирить. Довольно существенные суммы внес в едва ли не десяток благотворительных фондов, следуя совету незабвенного министра финансов Лившица — делиться надо! Их представители прознали о получении им премии и заявились за мздой, вот и отдал, собрав всех просителей вместе, хотя сомневался, дойдут ли деньги по назначению. Наверное, заметили на его лице некоторое недоверие, кто-то из них объявил: