Евгений Щепетнов - 1972. ГКЧП [СИ]

В лифте мы хохотали, поглядывая на сонного лифтера, недоумевающее поглядывающего на нас как филин из своего дупла. Глаза такие круглые, спокойные…

Уже когда лифт подъезжал к нашему этажу, лифтер вдруг сказал необычайно приятным, густым баритоном:

– Слава богу, вы вернулись…я так переживал, когда сказали что вас, Ольга, вроде как убили.

Он истово перекрестился, а я не выдержал и спросил:

– Вы ведь из бывших, Константин Дмитрич…разве веруете в бога?

– Знаете, Михаил Семенович…в окопах и в старости неверующих почти что и нет. Когда мы шли в атаку, то крестились, а потом…потом только мат!

– И никаких "За родину! За Сталина!"? – так же усмехаясь, спросил я, глядя на открывающуюся дверь лифта.

– Какое там…это только в кино такое. В плохом кино. На самом деле или матерятся, или орут – "Аааа!", или плачут. От страха. Но все равно бегут вперед. Потому что другого пути нет. Или вперед, или умереть. Или вперед и умереть. И только так. Я поднимался в атаку одиннадцать раз. Десять раз меня ранило. Два раза тяжело, чуть не помер, восемь раз легкие ранения. Царапины и ушибы не считаю. Так что все про это я знаю. Я войну прошел, и не в штабе отсиживался. И после войны еще бандеровцев из схронов выкуривал. Вот – на пенсии. Хорошая пенсия, хорошая зарплата. Сутки отдежурил – трое дома! В Москве живу! Замечательно живу! Отдежурю – с внуками на рыбалку поеду. А вас я шибко уважаю. Правильный вы мужик. Всегда здороваетесь, уважительно к людям. Даже по именам-отчеству всех знаете. Не гнушаетесь народа. Не то что…некоторые (он поморщился). И я очень рад, что вы и ваша девушка выжили. Такая кутерьма завернулась, я просто обалдел от происходящего! Что мерзавцы сотворили! С Америкой решили нас поссорить! Генерального убить! Даа…Сталина на них нет, гадов!

– Шелепин почище Сталина может быть – криво усмехнулся я – Сейчас аресты идут, всех причастных к заговору судить будут.

– И правильно! И к стенке их, гадов! Распоясались! Служебный долг забыли! Родину предали! Ну да ладно, разговорился я, как вас увидел – расчувствовался. Старый стал… – лифтер усмехнулся и кивнул мне. А я протянул ему руку и пожал:

– Спасибо за добрые слова. Хороший вы человек. На таких как вы Россия и держится.

– Вся страна! – подхватила Ольга, бросив на меня быстрый взгляд. Мол, не надо забывать, что этот человек обязательно пишет отчеты в КГБ о том, что видел, что слышал. Должность у него такая. И сепаратистские высказывания совсем ни к чему. Время такое, понимаешь ли…

Мы попрощались с лифтером и пошли к двери своей квартиры. Ключи от нее каким-то образом оказались у нас на столе в квартире на Ленинском проспекте, и я не стал спрашивать – каким. КГБ, одним словом. Один комплект имелся у Ольги, в ее квартире, в которой сейчас жила ее мать с Ольгиным сыном, а вот свой я где-то посеял. Похоже что он остался под развалинами Дачи.

Кстати – стоило бы сменить замки по большому-то счету…но даже если бы кто-то и завладел моим комплектом ключей, кто-то чужой, со стороны, проникнуть в высотку для него было бы большой проблемой. Мы-то сегодня едва вошли! Здесь всех жильцов знают и в лицо, и по именам. Чужой может войти только если позвонит кому-то из жильцов и те передадут на пост, чтобы его пропустили. Или жилец сам выйдет и проводит.

И что характерно – нет исключений ни для кого – если только это не сотрудник КГБ на службе. Раньше было примерно то же самое, но помягче, теперь, в связи с усилением несения службы – в ранге закона. Это мне рассказал водитель служебной "Волги", которая везла нас из Ольгиной квартиры ко мне домой. Кстати, я заметил, что на улицах прибавилось патрулей, и что характерно – вместе с милиционерами ходили еще и "красноперые" вояки. Дивизия Дзержинского. Автомат на плече, у милиционеров в кобуре пистолеты, на поясе "демократизаторы" и наручники.

А вокруг – летний круговорот прохожих! Идут, радуются последним летним денькам, едят мороженое, пьют газировку из красных, как пожарные машины автоматов газированной воды, стоят в очереди в кинотеатр на "Джентльменов удачи". И всем глубоко плевать с высокой башни на то, что происходит в верхах власти. Люди живут, и не хотят знать, как эта жизнь им обеспечивается. И они правы. Если ты взялся править страной – сделай так, чтобы жить в ней было хорошо. Чтобы все имели хотя бы приблизительно равные шансы на жизнь. Чтобы хватало еды, чтобы крыша над головой была, чтобы уверенность в завтрашнем дне. Вот за то я и бьюсь, циник и последний романтик одновременно. Я хочу, чтобы не было мерзких девяностых, чтобы не было чеченских войн, чтобы пенсионеры не примерзали к полу в своих холодных квартирах. И если мне для этого придется срубить несколько голов…так это только ради светлого будущего, не правда ли, Румата?

Дома почти ничего не изменилось. Нет, не "почти" – ничего не изменилось. Даже пыль не осела на стол, на подоконники, на мебель. Вот кружка, из которой пил в последний раз перед тем, как отсюда уйти. Вот тарелка, помытая перед нашим уходом. И с тех пор столько событий, что голова идет кругом. Мы едва не погибли. И кто-то сейчас пил бы из этой кружки крепкий сладкий чай, и ел бутерброды с этой вот тарелки. А нам было бы уже все равно.

Хреновые какие-то у меня мысли. Упаднические. Почему? А потому что ближайшее будущее меня не порадует. Или я ничего не понимаю в этих делах. Но я – понимаю. Прекрасно все понимаю! И от того мне делается тошно.

В зал "Россия" нас пустили не обыскивая. Люди, которые стояли у входа повально обыскивали всех, кто собирался туда войти – вне зависимости от пола, возраста и национальности. Вспыхивали конфликты – я сам видел, как веснушчатую девицу, высокую, как гренадер и такую же страшную (лошадиные зубы, тяжелая челюсть – типичная англичанка) вывели из зала двое дюжих мрачных мужиков в серых гэдээровских костюмах. Девица устроила скандал, когда ее хотели отвести в комнату для обыска, из которой выглядывали три не менее рослых молодых женщины – одна в милицейской форме (скорее всего являющейся прикрытием), две в гражданской одежде. Обыскивали в комнате не всех – те, кто позволял себя ощупать, "пользовали" мужчины и женщины прямо на входе. И при этом не церемонились – опять же, я сам видел, как взвизгнула молодая симпатичная девушка, которой женщина-охранница залезла руками под юбку, и видимо "по самое не хочу". Охранница обратила на визг девицы внимания не больше, чем на писк комара, и вежливо отодвинув девушку в сторону (после обыска), жестом предложила ей проследовать в зал. Девица шла ощерившись, как кошка на двух не нужных ей мохнатых и хвостатых кавалеров, и что-то невнятно бормотала, похоже что по-французски. И скорее всего это не были слова благодарности или молитвы Иисусу Христу.