Матвей Курилкин - Мастер проклятий

— Ты что, меня на эту роль прочишь? Хочешь из меня лидера повстанцев сделать? — я был возмущен и удивлен своей догадке.

— Ты молод, удачлив. Хотя какие там удачи, ты ведь одаренный, я прав? Не совсем обычный одаренный… Не надо так вскидываться, и можешь не отвечать, — махнул рукой Рубио. — Да и неважно это. Да, ты угадал малыш. Ты очень подходишь на эту роль, хотя бы потому, что тебе хватило решимости, там, в поезде, что — то сделать. Ты еще ничего не умеешь, но у тебя есть перспективы. Решительность, какое — никакое обаяние, задор. За тобой люди пойдут легко. И поверь, я выбрал тебя не просто так. Ты ведь помнишь — я всегда попадаю в цель. Такая уж у меня способность.

— Ты только одного не учел, — хмыкнул я. — Я совершенно не собираюсь становиться никаким лидером. И в восстании участвовать не собираюсь вовсе. Такие лидеры уж очень часто помирают во цвете лет, а я жить хочу. И потом, с чего ты вообще взял, что я подхожу? Сам говоришь, я ничего не умею толком. Да ты сам в тысячу раз лучше подходишь!

Старик искренне расхохотался, едва не устроив дорожную аварию.

— Ох, прости, малыш, что я над тобой смеюсь, но, если ты хочешь, чтобы я был серьезнее, хотя бы иногда думай, прежде чем говорить глупости! Ты посмотри на меня отстраненно и непредвзято, подумай минуту, и скажи — ты бы за таким командиром пошел?

Я был вынужден признать, что ни внешность, ни поведение Мануэля не вызывали того инстинктивного доверия, которое ждешь от настоящего вождя, лидера.

— Да мне наплевать! В любом случае мне нет дела до твоих маниакальных идей. И в карбонарии я не стремлюсь. Поверь, ты просто зря теряешь время.

— Ну тебя, по крайней мере, мои объяснения устраивают? — переспросил Рубио. — Не станешь теперь от старика отстреливаться? Тем более, ты сам признал — я могу быть полезным.

— Если ты не станешь ничего специально подстраивать. — Буркнул я.

Рассвет застал нас в пути. За ночь мы проехали миль сорок. В предрассветных сумерках миновали крохотный городок Бубаль — в темноте он казался скорее призраком, чем настоящим городом, так тихи и безлюдны были его улицы. Только непропорционально большая и как всегда, ослепительно ярко освещенная церковь чистого бога выбивалась из общей картины. Храм, ослепительно сиявший в темноте было видно издалека, он почему — то ассоциировался с гвоздем, которым кто — то безжалостно приколотил прозрачную медузу к каменистому дну. Бессмысленное и отвратительное в своей жестокости действие. Странное впечатление, на самом деле — я не раз прежде пытался оценить красоту чистых храмов отстраненно, не обращая внимания на мою нелюбовь к этой религии, богу и его служителям. Вроде бы, действительно, все сделано так, что не может быть некрасиво. Храмы чистых всегда освещены ярко — белым светом, так что со стороны должны напоминать бриллиант, или даже звезду. И тем не менее, ничего подобного. Кого бы я ни спрашивал, даже тех, кто достаточно сытно устроился новой жизни, никто не сравнивал храмы чистых с чем — то хорошим. Прихожан они будто бы подавляют. Да и внутреннее убранство, говорят, вызывает только ужас — самому мне, по понятным причинам, не доводилось бывать внутри, нечистых туда не пускают.

Дальше дорога раздваивалась. Хорошая, мощеная камнем, еще древне — имперской постройки уходила на северо — запад, к Сальенту де Гальего и дальше, к приморскому Биаррецу, ну а мы свернули на разбитую грунтовку, которая карабкалась прямо через горы в сторону Лурда. Не зная местности, пожалуй, ее можно было и не заметить, и уж тем более нельзя было предположить, что по ней можно проехать дальше, чем до ближайшего пастбища, однако Рубио эти места знал, и уверял, что до Лурда этой дорогой добраться можно, притом гораздо безопаснее, чем по наезженным трактам.

— Самое опасное, что мы можем здесь встретить — это стадо овец, отбившееся от пастуха. До самого Лурда по этой тропе мы не доберемся, этот агрегат там просто не проедет. Однако пройти останется всего миль пятнадцать, и тропа там вполне проходимая. — Пояснил всезнающий спутник.

Так и вышло. Рубио, ко всем его прочим достоинствам, оказался хорошим водителем. Мы продолжали передвигаться на колесах даже тогда, когда это казалось невозможным, и уперлись в совсем уж непроезжую осыпь ближе к вечеру, так никого и не встретив за день. Пришлось еще потрудиться, чтобы замаскировать машину и оставшийся в ней арсенал, после чего можно было, наконец, отдохнуть. Места здесь были совершенно нехоженые, так что я с удовольствием улегся на сооруженную собственноручно лежанку. Впервые за последние дни я чувствовал себя в безопасности. Должно быть, поэтому заснул быстро и крепко, вот только особой радости сон мне не принес. Снились отец с матерью, я все пытался к ним приблизился, но каждый раз, когда казалось, вот — вот смогу с ними заговорить, они вдруг оказывались в сотне шагов впереди. Приходилось снова идти, но каждое движение давалось с таким трудом, будто я продирался сквозь тягучую патоку. Меня это не останавливало, но все усилия каждый раз пропадали втуне. А потом родители исчезли совсем, зато рядом появилась Кера [23] Богиня беды в греческой мифологии. Дочь Нюкты (ночь) и Эреба (мрак). Женщина с крыльями, кровавыми губами и черными руками. — не такая, какой её можно увидеть на редких изображениях из старых книг, описывающих взаимоотношения богов. В моем видении богиня беды выглядела даже жалко. Поникшие крылья, иссохшие руки и ввалившиеся глаза — один в один наркоманка во время ломки. Пожалуй, я бы и не узнал ее, если бы мама в свое время не описала в подробностях это неприятное божество.

«Увидишь Керу наяву — спасайся. Там, где она является — только кровь и гибель. Нет для нее слаще, чем муки и страдания жертв. Если явится во сне — гони бранными словами, или бей! Сон — вотчина Гипноса, и в него она попасть может только тайно, как вор. И ничего сделать со спящим она не сможет, но если испугаешься, впустишь ее в душу — отогнать потом будет непросто. Станет следовать за тобой, и везде будет нести беду!»

Бранить это несчастное существо было как — то стыдно. Да и страха она не вызывала, так что я решил послушать, что она расскажет, раз уж родителей догнать не удалось.

— Спаси меня. Я умираю от голода и страха. Дай мне хоть каплю силы, дай! Тебе это ничего не стоит!

— Дать тебе силы? Зачем? Ты ведь любишь кровь? Тебе мало той, что льется сейчас? — Сам не знаю, зачем я вообще с ней заговорил. Богиня не вызывала ничего, кроме отвращения и жалости. С другой стороны — до сих пор ни одно божество еще ни разу не являлось мне во сне, так что, наверное, мне просто стало любопытно. Да и не ожидал я, что она ответит — не верил до конца, что сгорбленная фигура реальна, а не является частью моего воображения. А Кера, поняв, что я с ней заговорил, очень оживилась. Она взглянула на меня с дикой смесью надежды и ненависти, протянула когтистые руки, заговорила часто, захлебываясь: