Александр Забусов - Уходящий тропою возврата [litres]

– Позволите поприсутствовать, Анатолий Николаевич?

– Проходи, Слава. Вот, знакомься, хазарский княжич Савар со своими товарищами. К нам в пограничье на службу пожаловал.

Вячеслав, в прошлом воспитанник Вестимира, а теперь и сам волхв-стажер, проходящий обучение у северянского волхва Святогора, посмотрел на молча сидевших на лавке хазар. Улыбнулся Монзыреву. На его вопросительный кивок ответил:

– Все путем, Николаич.

Прошел на свое узаконенное место в этой светлой комнате. Напрягшийся было боярин успокоился, поерзав, удобнее устроился в своем кресле, глянул на все еще вышедшую из душевного равновесия Людмилу, порывающуюся что-то сказать.

– Ну? – разрешающе промолвил ей.

– Знаете, Анатолий Николаевич, – Людмила горящими глазами поедала старшего товарища. – А ведь о нашем городке в истории даже воспоминаний не осталось. Почему?

– Не знаю, Люда, – честно признался Монзырев.

На приведенного половца со всех сторон посыпались вопросы, Славка не только переводил, но и читал сокровенные мысли пленника. Спрашивали обо всем. Численность орды, кто привел, зачем, куда и когда собрались в набег на Русь. От такого прессинга кочевник потел, каждую минуту ожидая, что его будут бить и пытать. Выжав половца как лимон, боярин, теряя к нему интерес, бросил Лобану:

– В холодную этого интуриста. Накормить не забудьте, – обратился к присутствующим. – Что скажете?

– Толя, это война, – обеспокоенно пролепетала Галина.

– Херсир, необходимо срочно ставить на уши всех, кого сможем, – сказал, словно отрезал, Рагнар Рыжий. – Убирать заставу у Рыбного, а смердов отводить в леса. На восход вдоль реки устроить плотный, непроходимый завал по всей дороге, как тогда с печенегами. Оповещать Чернигов, Курск, другие города. Оповещать северян. Дружину надобно собирать. Так?

– Это ты верно расписал, Рагнар Фудривич. Хотелось бы еще знать, сколько у нас времени осталось до всей этой свистопляски? Что скажешь, Слава?

– Анатолий Николаич, я не волшебник, я только учусь, – невесело пошутил Славка словами мальчика Паши из фольма «Золушка».

Хазары с интересом и удивлением наблюдали за происходящими в светлице разговорами, пытаясь въехать во многие моменты обсуждения.

– К Святогору поеду, – оповестил Вячеслав. – Во-первых, может, что подскажет, во-вторых, деревенских в дружину сколотим, а то, пока бояре раскачаются, так и половцы дальше порога пролезут.

– Добро. Рагнар, отсылай Растича обратно в Рыбное, завтра с утра пусть мухой скачет. Ратмира, если догонит, пусть развернет назад, а дальше Людогору передаст приказ на свертывание.

– Понял, херсир.

На лице Анны проскользнула довольная улыбка. Расставалась с мужем на полтора-два месяца, а он через неделю вернется. Это не укрылось от Галкиных глаз, которая, отвлекшись, чуть не прослушала обращавшегося к ней Монзырева.

– О чем задумалась?

– А?

– Я говорю, ставь задачу своему проныре Боривою, чтоб завтра все старейшины близких и дальних деревень к вечеру были у меня. Пусть высылает посыльных.

– Хорошо, милый.

– Да-а! И пусть гостями займется. В баню сводит, на котловое довольствие возьмет, поселит, – обратился к молчавшим хазарам, извиняющимся тоном сказал: – Вы уж простите, други. Сами видите, какая заваруха начинается, но вас поселят и обиходят.

– Мы понимаем, тархан, – привстав, согласился Савар.

Боярин, уже не думая о хазарах, обратил свое внимание на Рыжего:

– Вот что, воевода, – после смерти старого варяга он назначил на этот пост Рагнара Рыжего. – Посылай посыльных в Курск и Чернигов, как ты и хотел.

Рыжий кивнул, соглашаясь.

– Посылай вести погостному боярину Воисту, на Остер, в его Уненеж, пусть ополчается. Когда это Олесь у нас выехал на западную заставу?

– Два дня уж прошло.

– Вот, вслед ему тоже посыла шли с наказом, чтоб Мстислав со своей сотней на месте оставался. Пускай вдвоем в усиленном режиме границу берегут.

– Так ведь хан Баркут со стороны Рыбного идти вознамерился. Это до западной заставы, почитай, без малого сто пятьдесят верст.

– Ничего, береженого бог бережет.

– Сделаю.

– Кажись, все. Чего расселись, поднялись и работаем. А я как самый умный к Павлине Брячиславовне наведаюсь, может, старая ведунья чего и подскажет.

Поднявшись на второй этаж, Монзырев хотел проследовать в свою комнату, когда из детской, увидев его, выбежала худенькая девочка в сарафане, с заплетенными тугими косичками цвета вызревшего колоса.

– Папка! – радостно позвала его и с разбегу запрыгнула боярину на руки. Ребенку было восемь лет, это была дочь Толика и Галины. – Папка, ты обещал, что завтра поедем к бабушке Павле. Не забыл?

– Не забыл, Олюшка, – ласково улыбаясь, Монзырев поцеловал дочь в щеку. – Не забыл, но наши с тобой планы резко изменились. К бабушке Павлине я поеду сегодня без тебя, родная, а когда приеду, у меня будет много дел.

– Ну ты же обещал!

– Вот завтра с нянькой и в сопровождении воев сама поедешь к ней.

– Ура! – дочь обняла отца за шею, прижалась щекой к его обезображенной шрамом щеке. Отстранившись, маленьким тонким пальчиком провела по зажившему следу, оставленному печенежской саблей, проходившему через бровь и всю щеку до подбородка. Словно констатируя факт, глядя в глаза боярина, сказала: – Все равно ты самый красивый у меня, папка.

– Это ясно, что самый красивый, – произнесла незаметно подошедшая к ним Галина.

– Мама!

– Иди, гуляй, пигалица. Только мальчишек не обижай.

Пройдя к себе в опочивальню, Монзырев из сундука вытащил подклад, собрался надеть его на рубаху. Галина, усевшись на углу широкой кровати, позвала:

– Толя.

– Да, родная.

– Толя, ты не забыл, сколько лет прошло с тех пор, как мы попали сюда?

– Не забыл.

– Через десять дней мы могли бы пройти по проходу и очутится дома. Снова увидеть современные города, людей, автобусы на дорогах, в конце концов. Мы могли бы читать книги, ходить в кино. Толя, я соскучилась по родителям.

– Ты предлагаешь бросить тут все как есть? Бросить людей, эту ставшую для нас родной землю?

– Я, я не знаю! Но мы же наладили здесь все. Люди не пропадут без нас.

– Галчонок, на пороге война. Большая война. Ты же слышала, большая орда кочевников-половцев готова войти в пределы Руси. Я не могу сейчас взять и просто сбежать от всего этого. Это было бы, по меньшей мере, нечестно по отношению к людям, в трудную минуту приютившим нас.

Устало поднявшись с кровати, она подошла к мужу, обняла его крепкое, жилистое тело, так же как дочь, провела ладошкой по шраму на лице, спросила, глядя в глаза:

– Тогда когда же?

– Вот прогоним половцев, тогда и уйдем. Прости, Галочка, надо ехать. Кто знает, сколько времени еще отпущено на мирную жизнь?