Иван Кузнецов - Долг [litres]

Про американцев я и слушала, и в открытую спрашивала – информации не было. Кого ни спросишь – не поступало задания работать против американцев. Нельзя исключать, что было создано самостоятельное, сверхсекретное подразделение. Но у меня почему-то не идёт из головы одна совсем незначительная деталь. На столе у господина Хюттеля стоял небольшой сувенирный глобус – глупая игрушка. По поверхности Мирового океана плыли, вместо материков, всего четыре страны: Италия, Германия, Япония и почему-то – Соединённые Штаты Америки. Когда господин Хюттель ушёл на повышение, то забрал сувенир с собой. Впоследствии я, улучив момент, спросила Ульриха о дядюшкином глобусе: что же делает на нём Америка в ряду союзных «нам» государств?

– Но она ведь изображена с обратной стороны, в другом полушарии, как символический противник, – неуверенно молвил мой просветитель.

– Отчего же тогда нет Москвы? Разве не большевики – наш главный враг?

Ульрих, вопреки обыкновению, ответил кратко, невразумительно и перевёл разговор на другую тему. Герман, которому я пересказала этот краткий диалог, философски заметил, что всё течёт и меняется, и особенно недолговечны военно-политические союзы. Удивительно, но в этом случае моя наблюдательность удостоилась редкой похвалы Германа.

Да, ещё про англичан – чуть не забыла!

Поначалу я столь внимательно вслушивалась в энергетику английских эскадрилий, что получила довольно ясное представление об особенностях английской энергетики вообще. Тут помог опыт спиритического общения с рыцарями ордена тамплиеров. Всё-таки кое-какие британские черты пережили века!..

Так вот. Один раз, случайно, на краткое мгновение прямо в стенах оккультного отделения «Аненербе» я поймала дуновение мысли или чувства с характерной британской «интонацией». Сотрудники обсуждали новость о гибели «Петреллы» – крупного немецкого транспорта, торпедированного и потопленного британской подлодкой. Сокрушались о гибели тысячи немецких солдат, а также спорили, стоит ли жалеть ещё три тысячи погибших итальянских военнопленных, и склонялись к тому, что «предатели получили своё».

Вдруг я поймала волну спокойной, слегка надменной гордости. Как мгновенно она плеснула, так же резко и исчезла. Интуитивно я нашла верное решение: стремительно просканировала присутствовавших: кто закрылся? Наткнулась на глухую стену вокруг Руперта. Даже Линденброк была в тот момент расслабленнее и мягче. Руперт всегда был таким открытым, таким расположенным к взаимодействию на любом уровне!

Я рассказала об инциденте Герману без особой надежды, что тот примет всерьёз. Но Герман успел немного освоиться и с моей терминологией, и с реалиями тонкого мира, в который я настойчиво приглашала его. Герман сказал, что моя информация крайне важна, и запретил предпринимать какие-либо дальнейшие шаги по прощупыванию Руперта – пока только наблюдать. Я считала: он был намерен использовать другие каналы для проверки моего сослуживца. Новостей, конечно, ещё не поступило. А мне так хотелось узнать точно! Если подтвердится, что Руперт внедрён английской разведкой, можно бы затеять такую интересную игру!..

Ещё в последнее время ходило много слухов о заклятиях. Якобы была сформирована специальная команда магов, которая налагала мощные заклятия на военные объекты – для их защиты, на клады, состоящие из награбленных ценностей, которые не успевали вывезти при отступлении. Кроме того, заряжали артефакты – фактически, создавали новые реликвии взамен старых, выработавших свой ресурс.

Германа, как и следовало ожидать, не интересовали заряженные артефакты, однако он просил меня как можно больше узнать о фашистских тайниках. Я подобралась к «группе заклятий» через фон Берна, но не успела ничего выяснить до своего неожиданного отзыва…

Судя по всему, заклятия не дали результата: разгрома немцев не отвратили ни артефакты, ни заговорённые укрепления. Однако прятать награбленное они навострились хорошо: Янтарную комнату ищут по сей день. Впрочем, как знать: то ли прятали ловко, то ли вывозили резво…

Рассуждая о сделанном и не сделанном в Берлине, я постепенно свыкалась с новым ощущением: Германия осталась позади.

Теперь уже по-другому – легче, светлее – вспоминались Эрих и остальные бестолковые мои приятели, замороченные идеологией фашизма, а по сути, неплохие, но незрелые в глубине души ребята. Память легко перепархивала от рыцарей ордена тамплиеров, с которыми я познакомилась в стенах «Аненербе», к прогулкам по незнакомому миру «Атантиды», реальным, словно наяву. Память невзначай засматривалась на игривых белок Тиргартена, носившихся взапуски с солнечными зайчиками, и заглядывала в те развороченные бомбёжкой и навеки затихшие дома, где среди кирпичной пыли, ловя свет из пробоин, я разбирала написанные незнакомыми почерками послания из дома… Всё так, как и было, но всё – по-другому. Так вспоминается солнечным утром тягучее ночное наваждение…

– Товарищи, приготовьтесь: сейчас пойдём на посадку. Москва!

На подмосковном аэродроме приземлились уже утром. Тут мы с венграми незаметно разделились, так что даже не успели попрощаться: нас встречали две разные делегации. Ко мне подошли четверо военных в узнаваемой по синим брюкам форме родного НКВД, но с непривычными для меня и пока плохо читаемыми погонами на плечах. Знакомых лиц среди них не было.

Старший из группы горячо пожал мне руку и искренно поздравил с возвращением. Остальные сделали то же. Затем глаза старшего снова стали строгими, и, пока шли до машины, он коротко ознакомил меня с планами на ближайшее будущее. Мне предстоят проверки. Так положено. Придётся потерпеть ещё пару недель: лишь по окончании проверок я получу право встретиться с сослуживцами, друзьями и близкими. Все уверены, что проверки я пройду без сучка и задоринки, но порядок есть порядок. Я легко считывала отсутствие какой бы то ни было фальши в речах этого человека: он был искренен.

Чувство блаженного покоя, овладевшее мной ещё в Прикарпатье, только разрасталось. В окошко автомобиля я во все глаза смотрела на Москву: здоровалась. Мотор приятно рокотал, машину плавно покачивало, и мне казалось, что полусонный и полупустой город, весь окружающий мир и моя собственная душа наполнены всепобеждающей, всепоглощающей тишиной.

Разместили меня в военном санатории: выделили палату на пустовавшем почему-то этаже. Тут, в санатории, хоть и расположенном в черте города, тишина стала буквально звенящей. И не было ничего на свете лучше этой звенящей тишины, этого белого перекрахмаленного постельного белья из грубой ткани, этой спокойной, тенистой пустоты коридора с неторопливыми войлочными шагами нянечки, её доброго голоса: «Отдыхай, девонька! Намаялась. Отдыхай, набирайся сил!»